Одиннадцать сребренников
Шрифт:
Следующая часть спектакля ужасов, разыгранного магом ради мести и наказания, состояла в том, что жертва и беспомощный наблюдатель должны были поменяться местами. Вместе с торжествующим Корстиком сидящий в клетке кот был вынужден смотреть, как беспомощную Шурину привязывают к той самой кровати, на которой они с Нурисом когда-то любили друг друга. "Предавались отвратительным забавам", - как назвал это Корстик. Теперь на этой же постели десятеро мужчин насиловали и избивали обнаженную плачущую женщину.
Каждый из этих десятерых получил за свою "работу" по одной серебряной монете. Потом они ушли. Истерзанная,
Издеваясь, Корстик швырнул на дрожащее тело своей жены десять монет по числу насильников - и добавил еще одну от себя. А потом ушел, забрав кота. Хотя Корстик не боялся, что животное, не способное издавать членораздельные звуки, поведает о чем-либо людям, он тем не менее хотел еще сильнее унизить Нуриев. Сознание Нуриса будет жить и бодрствовать, однако сам Нурис никогда не сможет действовать, как действовал бы человек, даже человек в кошачьем облике. Нурис был узником своего нового тела. Он не мог управлять им. Он был котом.
Что же касается наемных насильников.., эти мерзавцы понимали, что они делали, и не забыли о том, что сделали. Единственное заклятие было наложено на их языки: они никогда не могли рассказать никому, что сделали они и что сотворил Корстик. Конечно же, ничего не мог рассказать и кот, который был Нурисом, - нет, кот, в теле которого жила сущность Нуриса. Чувствуя страх или раскаяние, некоторые из этих десяти покинули Фираку. Другие остались. Со временем некоторые из них преуспели в своем деле, как это бывает со всеми людьми, другие - нет. Другими словами, они, казалось, вели обыкновенную жизнь, как все люди.
Корстик оставил Шурину на несколько дней наедине с ее болью и страхом - да еще с одиннадцатью серебряными монетами, которые были платой за ее тело. Ему доставляло удовольствие знать, что она страдает - страдает телом и душой. А потом Корстик поместил ка своей жены в другую кошку.
– В.., пеструю кошечку...– пробормотала Мигнариал, поглаживая Радугу.
Когда Шурина "случайно" упала из окна второго этажа, в ее теле уже не было души. Однако никто, кроме Корстика, не знал об этом. Корстик, конечно же, выказывал на публике глубокое горе и при этом, казалось, держался стоически. Все считали его мужественным человеком.
Он одержал победу над двумя людьми, которые, как он считал, обманули его, своего благодетеля. Он намеревался причинять им страдания самим фактом того, что им приходилось жить в его доме, быть частью его жизни и жить в ореоле его величия. Он похоронил их внутреннюю ипостась в телах котов, а их человеческие тела убил и похоронил в земле. Он убил их, уничтожил их.., но сохранил часть их человеческой сущности - их "я". Они были не совсем котами - и все же были чем-то низшим, нежели люди, принужденные оставаться в обличье котов.
Корстик намеревался держать их в качестве домашних животных и мучить их телесно и душевно, чтобы они все помнили и чувствовали его власть над ними.
– Они сбежали...
Ганс вздрогнул, когда Мигнариал пробормотала эти слова. Девушка сидела, глядя в никуда и поглаживая Радугу.
Ганс бросил взгляд на Нотабля, который не сводил глаз с Малингазы. Вид у кота был свирепый. Ганс посмотрел на Радугу, которая по-прежнему сидела на коленях у Мигнариал. Кошка ни разу не шелохнулась с тех пор, как Малингаза начал свой рассказ, дополненный словами Мигнариал. Радуга тоже смотрела на человека, лежащего на полу. Ганс перевел взгляд на пять серебряных империалов. В течение всего рассказа они лежали здесь же, на полу. Обрывчатые признания Малингазы... Странное поведение Мигнариал более странное, чем при обычном видении...
Коты сбежали, продолжала Мигнариал. К несчастью, Нуриев изловили люди, сочтя обычным заблудившимся животным, и увезли в караване, направлявшемся в Санктуарий. Там он стал одним из двух сторожевых котов Ахдио. Несмотря на свой злобный нрав, рыжий кот подружился с Ахдио, стал его котом. Он вел нормальный для кота образ жизни, лакал пиво, охранял "Кабак Хитреца", в случае чего поднимал тревогу. Он не был Нурисом. Он был Нотаблем. Он был котом.
А затем в дальнюю комнату "Кабака Хитреца" пришел Ганс. Его окружал плотный ореол чего-то необычного - тайна его рождения, его отношения с богами, с Лунным Цветком и ее дочерью. Оказавшись рядом с рыжим котом, Ганс пробудил в Нотабле-Нурисе чувствительность к магическим силам и осознание того, кем когда-то был Нотабль. И тогда кот стал держаться поближе к Гансу.
Таково было одно объяснение; другое состояло в том, что рыжий кот просто полюбил Шедоуспана, в особенности после того, как они вместе проникли во дворец губернатора и едва не погибли от яда змеи и от рук охранника, но все же избежали опасностей и выбрались из дворца с добычей...
Встреча в пустыне с пестрой кошечкой была случайной лишь отчасти. Радуга, которая вела вполне осмысленные поиски Нотабля, была поймана тейана. Она хотела пить, и тейана дали ей воды, а потом схватили ее и посадили в мешок. Кто, кроме них самих, знает, для чего они прихватили ее с собой - как домашнее животное, как охотницу на мышей или как мясо на черный день? Мигнариал с отсутствующим видом пробормотала, что ее саму и Ганса лишь случайность привела к этой встрече.
– Итак, шесть монет исчезли, - медленно произнес Ганс.– Шесть человек мертвы - шестеро насильников! Да, Малингаза?
Фиракиец только дрожал, всхлипывал и стонал.
– Да, - сказала Мигнариал.
Ганс посмотрел на нее и продолжил:
– И одиннадцатая монета, одна из этих пяти.., она представляет Корстика. И одна - тебя, Малингаза. Ты, один из тех, кто нанял меня и кто рассказал мне так много, но не все.., ты тоже был среди тех насильников. Но что-то здесь не сходится, приятель. Как ты смог преодолеть заклятие, запрещающее тебе говорить, и остался в живых?
– Ганс!
Голос Мигнариал прозвучал так резко, что Ганс обернулся в мгновение ока. Девушка указывала на серебряные империалы. Они по-прежнему лежали на полу, все пять, но одна из них начала дрожать.
В ту же секунду Малингаза издал странный звук, словно подавился чем-нибудь, и начал корчиться в жестоких судорогах. Молодые люди смотрели на него, чувствуя, как волосы на голове поднимаются дыбом. Руки Малингазы изгибались, словно обезумевшие змеи. Неожиданно послышался хруст костей, и сломанные руки несчастного повисли, словно тряпки. Малингаза силился подняться на ноги, а кожа его подергивалась и вздувалась пузырями, а затем покрылась отвратительными нарывами.