Одиннадцатая заповедь. Не прячьте сапфиры в сейфе
Шрифт:
Извините, чуть не забыл упомянуть родную маму Сони, Майю Викторовну, но она живет в Москве, бизнесвумен и все такое. Приехала на побывку к дочери, чтобы отнести записки к Стене Плача и поставить свечки в храме Гроба Господня, как на работе просили, когда узнали, что едет в Иерусалим. И эта странная тирада:
«– Мам, а в Аль-Аксу тебе ничего не передавали?
Мать посмотрела на меня укоризненно:
– И чего ржешь? Передали, так отнесла бы. Небось и там люди. Я хоть и неверующая, а понимаю. А тебя вот, Сонька, понять никак не могу. Что
Нет Элохая кроме Аллаха и Иисус пророк его, короче говоря. Что вы хотите, город трех религий, трех главных соревнующихся между собой конфессий. Однако же, к чести Майи Викторовны, как мы можем видеть, даже в городе золотом под небом голубым она остается последовательной сторонницей отечественных борщей и котлет на обед.
Что не понравилось в романе? Что курят. И Софья с неправильным отчеством, и Аграт, и некоторые другие вполне по другим показателям положительные действующие лица. Получается что? – получается реклама табачных изделий. Нехорошо.
Что еще интересного? Плотный пакет на столе, в котором всегда водятся деньги (шекели, доллары, евро, лиры, пиастры…), потому и работать Софье пока что Александровне не надо. Да, повезло. Ничего странного: кто-то в эту самую секунду их теряет, и они обнаруживаются в пакете, как магнитом притягиваются. А согласно Талмуду, если хозяина нет, найденные на улице деньги можно смело класть себе в карман или портмоне.
Да, и вот еще что. Голем, «приземистое существо с лицом землистого цвета». Честно говоря, не таким я его себе представлял. По версии автора он разносит закуски и пылесосит дом.
Кое-что по мелочи для полноты картины. Автор пишет: «Каждый задержавшийся сроком до года турист… получает свой номер, и номер этот останется с ним всю здешнюю жизнь и даже какое-то время после смерти». Неправда, не в концлагерь поди попали. Для справки: обычным туристам задерживаться в Израиле не рекомендуется. Туристы подлежат высылке на родину спустя 3 месяца по прибытии, если ненароком вдруг размечтались тут о чем-то своем. Но положение это не распространяется на новых репатриантов, пока не принявших решения о получении гражданства, но не прочь здесь немного отдохнуть от тягот земных, российских.
Или вот: там и сям разбросанная по страницам книги московская феня, как чавкающие под ногами зрелые ягоды черной иерусалимской шелковицы под кустом в период плодоношения.
Перечислю для порядка, не откажу себе в удовольствии:
да ладно, чё! Бывай, короче
гадский
навезла
чухались
чё лыбишься
усвистала
на таких шалав западал
ребят, ну куда вы дернули-то?
картоха
мордаха
дай глянуть
неужель хлебал
прям
залазь
не хило
не в курсах
хошь
кина
делов
затариться
толпень
по фигу
фигня
нефиг
попрет
колись давай
погнали
тшуванулся
нарисовался
нарыл
хрень
на хрена
с какого хрена?!
устаканилась
все у тебя зашибись
магаз
заныкано
прикинь
валить
офигевшими глазами
объява
стремная
мутотень
что ль
ломанулась
арабцы
говна-пирога
поздняк метаться
по-любому
ни в чем не петрили
бросьте вы фигней страдать!
укокошить
пацаны
и еще множество мужиков…
Разнообразие эпитетов и оттенков произношения подкупают. Автор свой, в доску…
Остановимся теперь на описаниях окружающей среды, то есть, на лирической составляющей романа. Это важно. Любому автору, кто желает стать после жизни классиком, от природы не отвертеться. Вон Иван Иванович Шишкин. Читали, в смысле, смотрели, «Утро в сосновом бору»? Какой мастер! Вернёмся, впрочем, на грешную землю, то бишь, к роману Ольги Фикс.
Ей удаются и описания природы, и окружающей среды. Случайным образом отобранные и ниже вперемежку выложенные фрагменты никого не оставят равнодушным, поскольку являются результатом холодных наблюдений и сердца горестных замет.
1. «Пройдя сквозь дыру, мы оказались посреди рыжей вывороченной земли, сломанной арматуры, ржавой проволоки и рулонов стекловаты. На всем, включая застывший экскаватор, лежал слой грязи и пыли. В центре торчало, как больной зуб, здание, окруженное строительными лесами, с пустыми глазницами окон и распахнутыми на каждом этаже, покачивающимися на ветру дверями на пожарную лестницу. Вход был заперт, но от застекленного некогда вестибюля первого этажа сохранился только каркас, и мы шагнули сквозь стену, осторожно, стараясь не порезаться. Под ногами скрипело битое стекло вперемешку с бетонной крошкой…» – жизненно, правда?
2. «Воздух был густой, как смола, и волны запахов – лавра, лимонника, розмарина – колыхались и клубились вокруг…» – абсолютно, особенно по вечерам, ни отнять, ни прибавить.
3. «Цветущий миндаль на газонах посередине проезжей части. Навязчивое воркование египетских горлиц по утрам…» – проще сказать, Волга впадает в Каспийское море.
4. «Летучие мыши, снижаясь, делали над нами круги, едва не касаясь крылом лица, и снова взмывали вверх, словно указывая нам путь…» —свидетельствую, так и есть.
5. «Море было жемчужно-серым, и, хотя день был теплый, градусов двадцать, никто, конечно же, не купался. Кто ж сунется в такую-то холодрыгу?» – совались, сам видел.
6. «Вид этого двора на Пражской, обшарпанный подъезд с напрочь забытым кодом, старушки с поджатыми губами на лавочке, знакомый запах на лестнице всколыхнули самые худшие воспоминания. Как бросила, размахнувшись, в кусты ключи, чтобы никогда больше сюда не возвращаться…» – ага, но ведь вернулась же.
7. «Но Иерусалим-то не Москва. Город маленький, нигде здесь не спрячешься…» – спрятаться можно, было бы желание. К примеру, овраг Гееном, лучшее место для пряток.