Одиннадцатая заповедь

Арчер Джеффри

— А что я скажу журналистам, если они спросят меня об этом?

— Вам придется блефовать, потому что никто не должен знать, что человек, арестованный в Санкт-Петербурге, — наш агент.

— Но это раз и навсегда покончит с Декстер и ее говнюком-заместителем.

— Нет, если вы будете утверждать, что ничего об этом не знали, потому что тогда половина населения сочтет вас простофилей, которого ЦРУ обвело вокруг пальца. А если вы признаете, что вы об этом знали, другая половина потребует вашего импичмента. Так что теперь я вам советую только заявить, что вы с интересом ожидаете результата президентских

выборов в России.

— Так оно и есть. Последнее, что мне нужно, — это чтобы проклятый фашист Жеримский стал президентом. Тогда сразу же возобновится «холодная война».

— Я подозреваю, что именно поэтому Сенат тянет с утверждением законопроекта о сокращении вооружений. Они не хотят принять решения, пока не знают, кто будет президентом России.

Лоуренс кивнул.

— Если человек, который сидит в петербургской тюрьме, — один из наших людей, нам нужно что-то сделать, и быстро. Потому что если президентом станет Жеримский, то только Бог сумеет помочь этому бедняге. Я-то, во всяком случае, не сумею.

Коннор молчал. Его втиснули между двумя милиционерами на заднее сиденье милицейской машины. Он понимал, что эти люди не имели ни достаточно высокого чина, ни власти допрашивать его. Это произойдет позже, и допрашивать его будет человек с совершенно другими погонами.

Когда машина проехала сквозь огромные деревянные ворота в мощеный дворик «Крестов», Коннор увидел, что его уже ждут. Трое дюжих громил в тюремной одежде выступили вперед, рывком открыли дверцу машины, чуть не сорвав ее с петель, и вытащили Коннора. Молодые милиционеры, сидевшие по обеим сторонам от него, выглядели напуганными.

Трое громил быстро протащили заключенного через двор и втолкнули в длинный мрачный коридор. Там они начали пинать и бить его. Коннор мог бы протестовать, но их лексикон состоял лишь из отрывистых ругательств. Когда они дошли до конца коридора, один из них отворил тяжелую железную дверь, а двое других втолкнули его в крошечную камеру. Он не пытался сопротивляться, когда они стянули с него ботинки, потом сняли часы и обручальное кольцо и забрали бумажник. Затем они ушли, захлопнув дверь.

Коннор медленно поднялся на ноги и осторожно потянулся, пытаясь понять, не сломано ли у него что-нибудь. Нет, кажется, ему ничего не сломали, хотя уже стали набухать синяки. Он оглядел камеру. Она была не больше, чем спальное купе, в котором он ехал из Москвы. Зеленые кирпичные стены выглядели так, словно их не красили десятки лет.

Когда Коннор попал в плен во Вьетнаме, он провел там полтора года в гораздо более тесной камере. Тогда отданный ему приказ был ясен: на допросах называть только свое имя, звание и личный номер. Это правило не касалось людей, которые жили по одиннадцатой заповеди:

Не попадись. Но если попадешься, наотрез отрицай, что ты имеешь какое-либо отношение к ЦРУ. Не волнуйся — компания всегда о тебе позаботится.

Коннор понял, что в его случае он должен забыть об «обычных дипломатических каналах», невзирая на все уверения Гутенбурга. Он лег на койку в крошечной камере. Все стало понятно.

Если вы беспокоитесь о своей новой работе, я поговорю с председателем вашей новой компании, объясню ему, что это очень краткосрочное задание.

Откуда Гутенбург знал, что он уже прошел собеседование о приеме на новую работу и что он имел дело непосредственно с председателем компании? Но он знал, потому что он уже поговорил с Беном Томпсоном. И поэтому они отказались взять его на работу. К сожалению, мы должны вас уведомить…

Что же касается Митчелла, он должен был разглядеть его сущность сквозь ангельское личико. Но звонок президента все еще оставался загадкой. Почему Лоуренс ни разу не назвал его по имени? И его фразы были несколько бессвязными, а смех — слишком громким.

Даже теперь ему было трудно поверить, как далеко готова пойти Элен Декстер, чтобы спасти свою шкуру. Он посмотрел на потолок. Если президент вообще ему не звонил, у него нет надежды выйти из «Крестов». Элен Декстер успешно устранила единственного человека, который мог ее разоблачить, и Лоуренс ничего не мог с этим поделать.

Слепое повиновение оперативному кодексу ЦРУ сделало Коннора пешкой в ее плане выжить. Никакой посол не заявит дипломатический протест в его защиту. Не будет у него никаких продуктовых передач. Он должен будет сам позаботиться о себе — как во Вьетнаме. И один из милиционеров, арестовавших его, сказал ему еще одну важную вещь: за восемьдесят четыре года существования «Крестов» никто никогда не сбежал из этой тюрьмы.

Дверь неожиданно открылась, и в камеру вошел человек в синем мундире. Он, не торопясь, закурил сигарету. Пятнадцатую за этот день.

Джексон оставался на площади, пока милицейская машина не скрылась из виду. Он ругал себя. В конце концов, он повернулся и пошел прочь от ликующей толпы. Он шагал так быстро, что Сергей едва за ним поспевал. Парнишка понимал, что сейчас — не время задавать вопросы. Слово «мафия» было на устах у всех, мимо кого они проходили по улице. Сергей облегченно вздохнул, когда Джексон остановил такси.

Джексон с восхищением думал о том, как Митчелл — без сомнения, по заданию Декстер и Гутенбурга, — выполнил всю операцию. Это была классическая операция ЦРУ — с той разницей, что на этот раз в иностранную тюрьму был безжалостно брошен собственный агент.

Он пытался не думать о том, что предстоит Коннору. Вместо этого он стал размышлять, что он скажет Энди Ллойду. Если бы он сумел дозвониться до него накануне вечером, он мог бы получить добро на то, чтобы отменить миссию Коннора. Его сотовый телефон все еще не работал, так что ему придется рискнуть и позвонить из гостиницы. После двадцати девяти лет у него появился шанс расплатиться по старому долгу. И он не сумел этого сделать.

Такси остановилось перед гостиницей Джексона. Он уплатил таксисту и вбежал в холл. Не дожидаясь лифта, помчался вверх по лестнице на второй этаж и побежал по коридору к номеру 132. Сергей догнал его, когда он уже поворачивал ключ в замке и открывал дверь.

Сергей сел на пол в углу комнаты и слушал, как Джексон разговаривает с кем-то по имени Ллойд. Когда он наконец повесил трубку, он был бледен как мел, и дрожал от ярости.

Впервые после того, как они ушли с площади, Сергей заговорил: