Одиннадцатый легион
Шрифт:
Совершив еще несколько усилий, он почти выбрался из-под лошади, затем, опершись на седло, Дарк начал тянуть его на себя, проволакивая ноги под мертвым животным. Наконец-то ему это удалось. Как ни странно, но в голове вертелась по-детски наивная мысль: «Это роды, я заново родился, родился другим человеком. Оно началось, началось что-то новое…»
Он жил, он даже мог думать, думать, превозмогая не только боль, но и жуткое чувство рвоты, преследующее его весь долгий и мучительный путь по оврагам, усеянным остатками изуродованных тел. Впервые он задумался о бессмысленности всего происходящего:
«Человек – странное животное, коллективное. Находясь
Глава 2
Передышка
И вот наконец-то наступило долгожданное утро. Дарк выбрался из долины, в которой вчера проходило сражение. Первые лучи солнца, слабо пробивающиеся сквозь дымку тумана, он встретил уже на опушке леса. Сил идти дальше просто не было, да и куда идти, он абсолютно не представлял. Присев на сломленный ствол березы, он задал себе самый извечный вопрос всех времен и народов, воспеваемый как придорожными бардами, так и учеными мужами в философских трактатах: что делать?
Ясно было только то, что прежде всего необходимо хоть как-нибудь обработать раны. Для этого, по крайней мере, были нужны чистые тряпки, которых под рукой, увы, не оказалось. Найти каких-нибудь местных жителей, добыть у них самые простейшие мази и отлежаться пару дней на теплом сеновале было самым разумным, но, с другой стороны, и самым опасным решением. Дарк просто на миг представил радостные ухмылки филанийских крестьян, увидевших израненного имперского офицера. Нет, он слишком устал, чтобы быстро бегать… Лучше посмотрим, чем сможет «одарить» поле вчерашнего боя.
А что потом? Пробиваться к своим было бы бессмысленно. После полного разгрома войска бегут, и их явно преследуют филанийские части. В захваченных городах, конечно, остались имперские гарнизоны, но будут ли они держать оборону после вчерашнего поражения? Даже если главнокомандующий войсками принц Вортье жив, он вряд ли решится удерживать полуразрушенные города, да еще когда армия походит на напуганное стадо баранов. Скорее всего, войска полностью деморализованы и бегут все дальше и дальше – к границе, под защиту пограничных укреплений. О том, чтобы попытаться догнать своих, не может быть и речи, тем более когда ты ранен и истекаешь кровью. Ну что ж, тогда попытаюсь пробиться через соседние, нейтральные, королевства.
География в военной академии была не самым любимым предметом. Преподаватели считали, что будущим офицерам не стоит забивать себе голову всякой ерундой. Лишь немногим выпускникам посчастливилось хоть раз за время пребывания в стенах «альма-матер» увидеть карту мира, а уж о том, чтобы найти на ней столицу собственного государства, и речи быть не могло. Зато каждый кадет буквально в считаные минуты мог составить полный топографический отчет о местности, на которой находился не более двух минут.
К сожалению, эти навыки были сейчас абсолютно бесполезными: Дарк видел лес, но не знал, насколько он велик, знал только, что где-то там, за ним, находится спасительный Кодвус – маленькое пограничное королевство между известным ему миром и землями легендарных орков, которыми крестьяне, толком даже не представлявшие, как эти самые орки выглядят, пугали своих детей.
Итак, план дальнейших действий был составлен и предельно прост: обработать раны, чем-нибудь перекусить, а затем – через лес в нейтральные земли, чтобы с первым же торговым караваном попасть обратно на родину.
Над полем плыла легкая дымка тумана, и видно было не более чем на сорок-пятьдесят шагов, а учитывая легкое сотрясение мозга – не более чем на тридцать. Короткими перебежками, низко прижимаясь к земле и прислушиваясь к каждому шороху, Дарк медленно пробирался вперед. Отовсюду доносились резкие, раздражающие слух крики пирующих на поле боя птиц. «Гадкие твари, жрут все подряд: и трупы, и раненых, тех, что без сознания», – промелькнуло в голове Дарка. При одной только мысли о бедолагах, которые приходят в себя от того, что их доклевывают, по коже пробежала волна отвращения и страха.
Впереди виднелось что-то большое и белое, слышались легкие шорохи. Когда он подкрался поближе, из его груди вырвался вздох облегчения: «Да, вот и оно… как раз то, что нужно…» Это была крытая телега, лежащая на боку. Порванный белый тент слегка дрожал от ветра. Рядом с фургоном по полю были хаотично разбросаны оружие, трупы и съестные припасы, в основном, вяленое мясо, хлеб и разбитые бутылки с пшеничной водкой – любимым солдатским пойлом. Заработав пару десятков порезов битым стеклом, валявшимся вокруг, ему удалось обнаружить пару целых бутылок. Водка – оптимальное средство как для обработки ран, дезинфекции живота после плохой пищи, согрева, так и просто для внутреннего потребления. Вытряхнув из валявшегося рядом мешка с крупой содержимое, Дарк доверху набил его растоптанными буханками хлеба и вяленым мясом. Ну, вот и все, почти все… Присев на мешок с припасами, Дарк вытер с изуродованного лица пот вместе с запекшейся кровью, затем, ловким движением достав походный нож из-за голенища сапога, приступил к разделке полотняного тента.
Лучшей ткани для перевязок ему просто не найти, да еще в таких количествах.
Внезапный еле уловимый шорох оторвал его от работы. Броском, которому позавидовал бы даже профессиональный разведчик, он резко отпрыгнул от телеги шагов на пять и вжался в землю. Онемевшая кисть руки автоматически перехватила рукоятку ножа в боевое положение. Он лежал на траве, пропитанной водкой и кровью, и напряженно ждал, вслушиваясь в тишину. Ждать пришлось недолго…
Детство – хорошая вещь и, как все хорошее, кончается почему-то очень быстро. У Дарка оно закончилось в двенадцать лет, когда отец решил всерьез заняться воспитанием сына. Как каждый дворянин, вышедший из низов и не умеющий даже толком читать, он не мог дать сыну не то что светского, но даже приличного по тем временам образования, зато мог хорошо подготовить к будущей карьере военного. Почти каждый день был для мальчика одинаково утомителен и скучен: бег – гимнастика – борьба – стрельба из лука и так далее, и тому подобное – до боли в суставах и полного изнеможения. Когда молодому Аламезу исполнилось пятнадцать, наступила настоящая каторга – в его жизни появилась Джер.