Одиночество простых чисел
Шрифт:
Аплодисменты еще не успели умолкнуть, как Маттиа оказался в коридоре. Он поспешил к выходу, забыв от волнения, что сначала следует наступить на носок, а потом на пятку. «Я сделал это, я сделал это», — тихо повторял он про себя. Но чем ближе подходил к двери, ведущей на улицу, тем сильнее ощущал спазм в желудке.
На пороге его оглушили слепящее солнце, духота и шум машин. Он отшатнулся, словно опасаясь упасть со ступенек. Неподалеку стояли несколько человек, Маттиа сосчитал — их было шестнадцать, и только один в очках. Многие держали букеты, явно ожидая виновников события.
Он перевел взгляд на свернутый в трубочку диплом, который держал в руках. Там красивым курсивом было выведено, что он, Маттиа Балоссино, — доктор математических наук, или, иными словами, взрослый человек, профессионал, готовый войти в новую для него жизнь. Путь, по которому он шел с закрытыми глазами и заткнутыми ушами с первого класса до защиты университетского диплома, завершен. От сознания этого у Маттиа перехватило дыхание. «И что же теперь?» — спросил он себя.
К нему обратилась невысокая, раскрасневшаяся от жары синьора:
— Разрешите, пожалуйста, пройти…
Маттиа посторонился, пропуская ее, и следом за ней вернулся в здание. Постояв в нерешительности, он поднялся на второй этаж, прошел в библиотеку и сел на свое обычное место у окна. Свернутый в рулон диплом он положил на соседний пустующий стул. Ему стало трудно дышать — легкие отказывались впускать воздух. Такое случалось с ним уже трижды, но еще никогда не длилось так долго.
Ты должен помнить, что нужно сделать в таком случае, сказал он себе. Этого нельзя забывать, нельзя…
Сначала он попытался глубоко вздохнуть и едва не потерял сознание…
Потом он широко открыл рот и снова вдохнул — на этот раз с такой силой, что заныли мышцы в груди…
Легкие наполнились воздухом; Маттиа показалось, будто он видит, как круглые молекулы кислорода устремились по артериям и проникли в его сердце.
Трудно сказать, сколько времени он просидел в каком-то странном оцепенении, ни о чем не думая, не замечая входящих и выходящих студентов.
Неожиданно у него перед глазами возникло какое-то яркое пятно. Маттиа вздрогнул. Красную розу в целлофане кто-то швырнул на стол с такой силой, что показалось, будто прозвучала пощечина. Потом он увидел ногу и узнал руку Аличе — с выступающими косточками, чуть красноватыми в сравнении с пальцами, и с закругленными, коротко постриженными ногтями.
— Ну и дерьмо же ты!
Маттиа смотрел на нее, как смотрят на привидение. Ему казалось, он приближается к ней из какого-то далекого, непонятного места, которое уже и не помнит. На лице Аличе отражалась невиданно глубокая печаль.
— Почему не сказал? — продолжала она. — Ты должен был предупредить меня. Должен был!
Аличе опустилась на стул напротив Маттиа, но смотрела не на него, а в окно, на улицу.
— Откуда… — заговорил Маттиа.
— От твоих родителей. От них я узнала. — Она резко повернулась и взглянула ему прямо в лицо. Голубые глаза ее пылали гневом. — Тебе кажется, это нормально?
Маттиа поколебался. Потом отрицательно мотнул головой, и легкая расплывчатая тень шевельнулась вместе с ним на мятой поверхности целлофана.
— Я так ждала этого события. Столько раз представляла себе… А ты…
Аличе замолчала, потому что остальные слова просто замерли у нее на губах. Слушая ее, Маттиа продолжал размышлять о том, как же так случилось, что этот момент вдруг настал. Заодно он попытался вспомнить, где же все-таки был еще несколько секунд назад, но не смог.
— Ты ни слова не сказал, — закончила Аличе. — Ни слова, как всегда.
Маттиа почувствовал, как голова его уходит в плечи, в мозгу опять закопошились насекомые.
— Не нужно было, — прошептал он. — Я не хотел, чтобы…
— Заткнись, — грубо оборвала она его.
С других столов на них зашикали, и в тишине следующих секунд особенно ярко прозвучал этот легкий свистящий звук: «Тс-с-с-с».
— Ты бледен, — сказала Аличе и с подозрением взглянула на Маттиа. — Слушай, с тобой все в порядке?
— Не знаю. Немного кружится голова.
Аличе поднялась и вместе с ворохом тревожных мыслей откинула волосы со лба. Потом наклонилась к Маттиа и, не сказав больше ни слова, легко поцеловала его в щеку, отчего все насекомые в один миг исчезли.
— Ты, несомненно, был самым лучшим, — шепнула она ему на ухо. — Я же знаю!
Маттиа почувствовал, как ее волосы щекотливо коснулись его шеи. Крохотное пространство между ними заполнилось ее теплом. Внезапно он обнаружил, что хочет привлечь ее к себе, но руки так и не шевельнулись, словно уснули.
Аличе выпрямилась, взяла со стула диплом, развернула его и, улыбаясь, стала читать.
— Bay, — произнесла она наконец, и в ее голосе звучало восхищение. — По-моему, это нужно отпраздновать. Ну, ученый муж, вставай, — приказала она и протянула Маттиа руку.
Он позволил увести себя из библиотеки с тем же покорным доверием, с каким несколько лет назад дал завести себя в женский туалет в школе. Со временем руки у них сделались разными по величине. Теперь его ладонь обнимала пальцы Аличе легко, подобно шершавым створкам раковины.
— Куда пойдем? — спросил он.
— Покатаемся. Такое солнце сегодня. И тебе его явно не хватает.
Они вышли из здания, и на этот раз Маттиа не испугался солнечного света, скопления машин и людей, стоявших у входа.
В машине они открыли окна. Аличе вела ее, держа руль обеими руками и распевая «Pictures of you», старую песню британской группы «The Cure». Слов она не понимала, только подражала их звучанию.
Маттиа ощутил, как его тело постепенно расслабляется, принимая форму сиденья.
Ему казалось, машина оставляет позади себя какой-то темный липкий слой, состоящий из его прошлого и всех его забот…
Он чувствовал себя все более легким, словно банка, из которой высыпают содержимое…
Еще немного, и он воспарит в воздухе.