Одиночка. Честь и кровь: Жизнь сильнее смерти. Честь и кровь. Кровавая вира
Шрифт:
– Отчего же, позвольте спросить, такая немилость к тем несчастным? – тут же последовал вопрос.
– А оттого, дорогой Арсений Сергеевич, что есть большая разница между блатными и так называемыми сараями. Объяснить, что это такое?
– Сделайте одолжение.
– Извольте. Сараями в блатном мире называют мужиков, которые были осуждены к каторге за так называемые бытовые преступления. Или они были арестованы по какой иной причине, но к блатному миру никакого касательства ранее не имели. По сути, это обычные люди, оказавшиеся по ту сторону закона. А вот блатные это отдельная история. Эти изначально знают,
– Что ж, ваша позиция по этому вопросу мне вполне понятна, – задумчиво кивнул Никодимов. – А вы не боитесь, что подобное отношение к блатным может отразиться на вас самом?
– Это каким же образом? – удивился Елисей.
– Ну, к примеру, они узнают об этом и решат отомстить или, как у них это принято, наказать.
– Милости прошу, – зло усмехнулся Елисей. – Если вы забыли, осмелюсь напомнить, я директор школы пластунов. Так что пусть приходят. Моим ребяткам будет, на ком тренироваться.
– А ведь вы действительно не боитесь такого развития событий, – удивленно протянул Никодимов.
– Сударь, чтобы меня напугать, требуется нечто большее, чем дюжина каторжников с заточками, – фыркнул Елисей, невольно расправив плечи и выпрямившись.
– Господи, вот это взгляд, – послышался горячий шепот.
Не сообразив, о чем речь, парень оглянулся на внимательно слушавших из беседу женщин и невольно поразился тому, как блестят глаза Елизаветы. Жена Никодимова принялась яростно обмахиваться веером, отведя взгляд и суетливо поправляя кружева на груди. Краем сознания отметив такое их странное поведение, парень перевел взгляд на самого хозяина этого курятника и снова удивился.
Коллежский асессор смотрел на него так, словно видел в парне врага. Еще не злейшего, но до того осталось всего полшага.
«Мама дорогая, да он же ревнует! – ахнул про себя Елисей, заметив, как покосился Никодимов на жену. – Вот только Отелло местного разлива мне для полноты счастья и не хватало».
Делая вид, что занят наполнением своей чашки, парень взял паузу и, дав семейству немного успокоиться, негромко продолжил разговор:
– Вам бы, Арсений Сергеевич, к нам в крепость приехать, когда османы подбили горцев ее в осаду взять. Тогда бы у вас любые вопросы сами собой отпали. В наших местах труса праздновать означает самого себя разом погубить. А горец, доложу я вам, это совсем не каторжник с кистенем. Он от рождения воин. Потому как или он клан свой защитит, или более сильному прислугой станет. Промеж себя они режутся так, что и сказать страшно. Особенно ежели кровная месть объявлена.
– М-да, об этом я, признаться, как-то не подумал, – нехотя признался Никодимов. – Что ж. Благодарю за приятный вечер. Прошу нас извинить, но с дороги и отдохнуть пора.
– Само собой, сударь. Я и сам уже собирался откланяться, – кивнул Елисей, не спеша допивая чай.
Коллежский асессор поднялся, тем самым вынуждая своих женщин последовать за ним. Обе сестры, легко вскочив, мило попрощались и поспешили
Ему хватило прошлого приключения, так что любое странное лицо он отмечал про себя как возможно опасное. Закончив ужинать, парень посидел еще немного и, чувствуя, что начало клонить в сон, поднялся. Пройдя в свою комнату, парень не спеша разделся и, умывшись принесенной служанкой водой, уже собрался улечься в постель, когда послышался тихий стук в дверь. Не ожидавший такого Елисей моментально оказался у стула, на котором были сложены его вещи, и, щелкнув взведенным курком, откинул крючок, на который дверь была закрыта.
Из темноты коридора в комнату бесшумно скользнула призрачная тень, и тонкие, обнаженные руки обвились вокруг его шеи.
– С ума сошла, – еле слышно проворчал парень, автоматически прижимая к себе гибкое женское тело.
– Ага. Вот как глазища твои увидела, так и сошла, – прозвучало в ответ, и Елизавета впилась ему в губы долгим, сладким поцелуем.
– А ежели муж сестрицы заметит? – оторвавшись от нее, на всякий случай поинтересовался парень. – Он же ревнив, как тот мавр.
– Это он только Глашу к каждому столбу ревнует, – отмахнулась женщина. – Я ему не интересна. И, слава богу, к слову сказать. Извел уже ее своими подозрениями. Мой-то покойничек тоже с норовом был, но до такой глупости никогда не доходил, – тихо хихикнула она, проскальзывая к кровати.
– Ну и слава богу. Пусть за своей бабой и дальше следит, – усмехнулся в ответ Елисей, откладывая револьвер и снова обнимая женщину.
– Ты всегда с оружием спишь? – не удержавшись, поддела его Елизавета.
– В наших краях в постель сначала оружие кладут, а только потом женщину. Потому как, ежели хочешь, чтобы женщина спокойно жила, ласкай первым делом оружие.
– Жуть какая, – прошептала женщина, снова припадая к нему поцелуем.
– Ну, ты и ухарь, – одобрительно поддел парня казак, посмеиваясь в пышные усы. – Не успел с одной слезть, как уж другую оседлал.
– Еду, сон и бабу надо брать, когда возможно. А то следующего раза может и не быть, – пожал плечами Елисей, перефразируя поговорку из своего времени.
– Тоже верно, – понимающе кивнул казак. – Ты мне вот что скажи. Верно говорят, что в твою школу любой прийти может?
– Верно. Главное, чтобы первую экзаменацию выдержал. А уж остальному научим. Но ежели мальчишка в грамоте ловок или еще талант какой имеет, это за него сыграет.
– Ишь ты, в грамоте, – удивленно хмыкнул казак. – А зачем простому пластуну грамота?
– А кто сказал, что я простых пластунов готовлю? – иронично переспросил парень. – Нет, друг ситный. Моих выучеников, вон, контрразведка готова на корню выкупать. Да и другие службы уже интересуются.
– Шутишь?! – удивленно охнул казак.
– Не тот случай, чтобы шутки шутить, – мотнул Елисей чубом. – От того, как я своих мальчишек выучу, их остальная жизнь сложится. Потому и сирот подбираю. И род казачий не затухнет, и мастерство воинское не пропадет.
– От то добре, – одобрительно закивал казак.