Одиночка. Трилогия
Шрифт:
— Есть еще девушка, Фелисити, — начал объяснять я. — Наверное, она где–то в Центральном парке. Я шел туда, за ней. Там могут быть еще люди, но я сам никого пока…
Старки перебил меня:
— Зато я видел, мальчик. Я много кого видел. Видел, как замечательные люди выделывали такое… — сказал он, глядя в сторону. — Ты понимаешь, о чем я?
Я кивнул. Наверное, до встречи со мной ему не раз пришлось действовать по приказу, исполнение которого он пока откладывал.
— Скоро… Скоро здесь появятся другие люди, и тогда я ничего не могу гарантировать. Вряд ли тебе понравится то, что
— Почему? Я очень, очень–очень хочу, чтобы пришли люди.
Двенадцать дней я мечтал встретить хоть кого–нибудь…
Старки посмотрел вслед грузовикам, увозившим солдат по никуда не ведущей дороге. Один из сидевших в кабине высунулся через окно и жестом позвал товарища — грузовик как раз сворачивал на перекрестке.
— Отстанем, — выкрикнул ждавший на тротуаре солдат, побежал за грузовиком и, подтянувшись на руках, запрыгнул в кузов.
Старки тоже собрался уходить.
— Кто вы такой? — спросил я.
— Я — никто, — ответил он, перехватив винтовку поперек двумя руками. — А ты… лучше не высовывайся лишний раз. Осталось мало времени.
Мало времени?
— Мало времени до чего?
Он молча развернулся и ушел. Я смотрел вслед удаляющейся спине в белом маскхалате — чем дальше этот человек уходил, тем меньше у меня оставалось надежды.
Я побежал за ним, догнал. Пошел рядом. Старки глянул на меня сверху вниз как на пустое место и не сбавил шаг. С каменным выражением лица он осматривал улицу. Горстке людей — Старки с товарищами — не по силам было повлиять на то, что творилось в городе, поэтому они просто делали задуманное, не обращая внимания на такую мелочь, как мое появление.
— Не бросайте меня здесь! Возьмите с собой! — я схватил Старки за рукав и закивал головой в сторону удаляющихся грузовиков. — Здесь тысячи этих зараженных…
— Им недолго осталось. Они слабеют и болеют от холода, голода, от ран. Человек не может жить на одной воде…
— Вы не понимаете! — перебил я его. — Не понимаете! Есть другие, они…
— Я все видел, мальчик, — отрезал он, застегивая ворот — резкий порыв ветра бросил нам в лицо колючий снег. — Все зараженные делятся на две группы, да? Ты об этом хотел сказать. Я видел и тех, которые убивают ради крови, и тех, кому все равно, чем утолять жажду. И тем и другим нужно непрерывно пить: у них патологическая жажда психологического происхождения — полидипсия. Они не могут не пить. Только вот я одного не пойму, почему одно состояние получило два разных проявления…
И он замолчал, погрузившись в размышления.
— Вы поэтому здесь?
Старки только пожал плечами.
— А может те, которые охотятся на людей, еще до этого были, ну… плохими? Убийцами, преступниками?
— Может быть, мальчик. Но я сомневаюсь: не так все просто, — сказал он, глядя вслед грузовикам.
— Им нравится, понимаете, нравится убивать ради крови! Я же видел их, — быстро заговорил я. — Они охотятся, загоняют жертву. И они становятся все сильнее, а те, другие зараженные, слабеют. Разница между все заметнее. Слабые стараются держаться вместе, чтобы обезопасить себя. Я так думаю. Они собираются группами возле источников воды. Сильных гораздо меньше, они часто ходят поодиночке. У них
— Те, которые пьют только воду, скоро начнут умирать от недостатка питательных веществ, от голода, — сказал Старки. — Черт! Знаешь, у скольких начались необратимые изменения в мозге из–за гипергидратации, перенасыщения водой?
— А другие?
— А что другие? — пожал плечами Старки. — Они так могут жить очень–очень долго. Почти вечно.
3
— И что же мне делать?
Мой спутник пнул валявшуюся на снегу пустую банку из–под колы. В его взгляде читалась боль.
— Уходи. Чем быстрее, тем лучше. Не важно, найдешь ты свою подружку или нет, — беги. Беги, не останавливаясь, пока не доберешься до безопасного места.
Сразу после взрыва мне безумно хотелось домой, в Австралию. Но мог ли я теперь, после всего, повернуться к Нью–Йорку спиной, если у меня еще были здесь дела? Где–то в городе оставалась Фелисити… Забыть про все и уйти?
Нужно было отдать городу последнюю дань. Дейв говорил, что родители живут где–то в районе Вильямсбурга. Есть ли у меня время сходить туда, найти их? А вдруг за пределами Манхэттена все не так страшно? Я бы мог рассказать его маме и папе, как умер их сын. Или не имеет смысла ворошить прошлое? Ведь чтобы выжить, нужно смотреть в будущее, так?
— Беги на север, как можно дальше на север, — сказал Старки.
— Почему на север? Вы уверены?
— Свою семью я отправил в Канаду. В этом я уверен, как в самом себе.
— В Канаде все в порядке?
— Говорят, что да.
— А в Австралии? Вы слышали про Австралию?
Старки молча забросил винтовку на плечо, подтянул ремень, надел капюшон.
— Ну, пожалуйста, может, вы что–то знаете…
Он пожал плечами.
— Я знаю только то, что касается лично меня. И это мне совсем не нравится. Постарайся хотя бы выйти за пределы города, отсидись где–нибудь, найди других — может, в пригородах ситуация получше. Один в поле не воин. И держись подальше от крупных магистралей: там будет много таких, как мы. Да и не таких — тоже…
Он посмотрел себе под ноги; бросил взгляд на грузовики, подъезжавшие к следующему перекрестку.
— Почему на север? — быстро спросил я. От быстрой ходьбы изо рта шел густой белый пар.
— Инфекция лучше распространяется в тепле, — стал объяснять Старки, глядя на меня сверху вниз. — Вирусы дольше живут в воздухе, на почве, медленнее теряют активность, медленнее умирают, ясно?
— Не совсем, — казаться дураком не хотелось, но я должен был выяснить, насколько серьезно Старки говорит со мной, попытается ли он объяснить, в чем дело.
— Биологический возбудитель болезни все еще опасен, понимаешь? Но на холоде он гибнет, не может долго жить без «хозяина».
— Через сколько он гибнет?
— Через несколько дней, через неделю, я не знаю точно.
Но ведь недели должно хватить, чтобы найти Фелисити, найти других людей, убедить их уйти со мной? Ведь чем нас больше, тем мы сильнее, так?
— Мы уходим из города.
Старки предлагал мне уйти с ними?
— Может, вы подождете, пока я побегу найду Фелисити? Я быстро.