Одиночка. Трилогия
Шрифт:
Мои руки были в крови. Я понял все.
Я один выбрался из тоннеля.
Я так и не узнал, в чем соль шутки Дейва. Я сам решил идти к Рокфеллеровскому центру и, пока поднимался по лестнице, вспомнил, что Дейв рассказывал о смотровой… Я сам готовил себе завтрак и сам развлекал себя. Сначала я четко слышал голоса своих друзей, но вскоре они почти перестали разговаривать, в основном делали что-то… Они стали исчезать задолго до того, как я решил оставить небоскреб. Я сам мял одеяла на их постелях, сам приносил еду, сам уносил тарелки и старался
Я остался один.
Теперь у меня нашлись силы это признать. Теперь я не боялся. Интересно, если однажды я расскажу кому-нибудь об этих днях, как они отнесутся к тому, что я выдумал себе друзей и считал их вполне настоящими? Но ведь когда-то мои друзья и вправду существовали. Так почему от них не должно было ничего остаться после смерти? Да, наверное, какой-нибудь умный врач сумеет убедить меня в обратном, но я буду рад просто поговорить о своих товарищах. И я никому не позволю влезть в нашу дружбу и разделить нас. Никогда!
Я остался один, но я не одинок. Я убегал от охотников, а эта мысль звучала в голове все громче. Скоро дни станут длиннее, тучи рассеются и на голубом небе засияет жаркое солнце – почти как дома. И друзья всегда будут со мной, так же как всегда будет со мной моя семья. И не важно, что происходит сейчас, не важно, что будет потом, где я окажусь и что увижу, – их голоса не умолкнут. Я буду помнить их лица, их смех и слезы, их характеры, их привычки. Я нуждался в них, и они стали частью меня.
Пошел мокрый снег. Подул ветерок. Я не останавливался.
Я один, но я не одинок.
Мне все по силам. Все что угодно, ведь со мной мои воспоминания…
Я свернул за угол и забежал в каменное здание. Внутри было темно, как в пещере. Топота ног слышно не было. Я взбежал по пожарной лестнице и подскочил к окну на самом верхнем этаже. Охотники были внизу и пытались понять, куда я делся. Я отошел от окна и посмотрел на свое отражение в стекле.
Я один.
Продолжение читайте во второй части трилогии «Выживший»
Выживший
Прошло двенадцать дней после катастрофы. Я совсем одна…»
Я нажал на паузу и прислушался: снаружи доносился какой-то шум, но в закатном свете из окна ничего нельзя было рассмотреть.
Прошлая ночь выдалась невероятно темной. Я до нитки промок от дождя и брызг на совершенно пустой лодочной пристани, а потом спрятался в этом доме.
На маленькой камере замигал красный огонек аккумулятора. Двенадцать дней… Сегодня ведь… Сколько дней уже прошло? Двенадцать? Или больше? Я не догадался делать пометки в календаре. Получается, девушка записала эту пленку вчера? Или она считала первым день после катастрофы? Тогда сообщение
Я решил не возвращаться в небоскреб и заночевал здесь, в доме № 15 на Централ-парк-уэст. Освещая пожарную лестницу еле живым фонариком, взятом в бардачке одной из машин, я увидел приоткрытую дверь в эту квартиру. Я нашел в квартире еду, перекусил и заснул на кушетке. Проснулся еще затемно. Увидел на телевизоре маленькую камеру и последние полчаса просматривал на ней записи.
«Люди сошли с ума. Они пьют из луж, они высасывают кровь из умирающих. Вокруг трупы. Вокруг смерть. Крики. Тишина. Выстрелы».
Каждый день девушка вела что-то вроде видеодневника и наговаривала на камеру свои впечатления. На вид ей было лет восемнадцать-девятнадцать, симпатичная блондинка, типичная американка. Интересно, много ли таких осталось? Может, она – одна из последних. Где же она теперь?
Я снова включил запись.
«Сегодня утром я выходила искать других людей, потому что услышала шум. Они где-то рядом, но я слышу их только по ночам, а в темноте мне страшно выходить и приближаться к ним: вдруг они начнут стрелять или еще хуже…»
Девушка замолчала, повернула голову и прислушалась. Записи она делала, установив камеру на кофейном столике перед собой и сидя в кожаном кресле, в котором теперь сидел я. Она молчала и смотрела влево – я повернул голову в ту сторону: входная дверь. Камера воспроизвела какой-то громкий звук, вроде дверного хлопка. Я вздрогнул. Девушка в камере тоже дернулась от неожиданности, тихонько сползла с кресла на пол, не отрывая взгляда от входной двери. Я посмотрел в том же направлении. Дверь была закрыта – первым делом я вчера заперся изнутри на все замки.
Камера молчала. В комнате тоже было тихо. Девушка вновь смотрела с экрана прямо на меня.
«Сегодня утром я выходила на улицу, но никого не встретила. Я старалась держаться подальше от Центрального парка, потому что там собрались тысячи этих безумцев. Я взяла в магазинчике немного еды, нашла велосипед и на нем поехала назад. Светило солнце, и я почти забыла, где я, что происходит, что случилось с миром… Я по привычке приехала в парк – мы с родителями гуляли там тысячи раз. Этот угол парка отсюда не виден – его загораживают деревья».
Девушка устроилась поудобнее, выпрямила спину, пододвинула камеру так, чтобы в кадре помещалось лицо целиком.
«Я проехала мимо группы этих людей. Они выглядели больными, измученными, как и другие, которых я видела. Их было человек пятьдесят, наверное. Они стояли вокруг огня. И еще, еще – они выглядели… дружелюбно».
Девушка опустила глаза. Может, у нее, как и у меня, была привычка щелкать пальцами от волнения.
«Сейчас почти три. Пока светло, я снова хочу сходить туда. Может, я сумею поговорить с теми людьми у костра в парке».