Одинокий орк: Странствия орка; Возвращение магри. Дилогия
Шрифт:
История входит в широкое русло, когда Брехт попадает на родину своих далеких предков, где влачат жалкое существование их боги, и даже удостаивается чести стать кандидатом на роль следующего божества. Его эпический поединок с богиней плодородия вполне заслуживает одной из песен ранних ирландских филидов. Правда, вскоре его непостоянная натура снова одерживает верх. Брак с орчанкой Жази и возможность объединения древних племен соотечественников — все это приносится в жертву ради мнимого спасения той, которая, кстати говоря, уже нашла будущего спутника жизни. Здесь невольно вспоминается полуфинальная сцена из «Аватара», где полковник говорит Джейку Салли: «Ну как это, сынок, чувствовать себя предателем своего народа?», за что, впрочем, получает ножиком по лбу и стрелу в выхлопную трубу. Брехта трудно назвать борцом за демократию и прикладную экологию — скорее ему просто пофигу, вот он и летит дальше пытать судьбу в городе драконов. Исход мероприятия нетрудно узнать, прочитав книгу, но не нами сказано, «орк дракону не товарищ».
В итоге Брехт все же возвращается к истокам, то есть в большую и дружную семью орков, но лишь для того, чтобы понять, что там его никто особенно не ждет. Он всячески противится навязанным правилам и настойчивым попыткам сближения, и это, естественно, вызывает отчуждение сородичей. Его обучение у оркских шаманов, хотя и ожидаемое, фактически становится бегством в иную реальность, которую он не приемлет так же, как и все остальное, кроме дороги, доброй еды и выпивки. Но шаманы, сами того не ведая, совершают ошибку, пытаясь сделать его посредником между собой и божественными силами и не ведая того, что эти самые силы уже имеют на него свои планы. Поскольку желания оркских богов так же незатейливы, как и помыслы их бывших адептов, неудивительно, что они одаряют своим угасающим вниманием Брехта, чью жизненную философию можно воплотить в названии песни «Мы по рогам ушастым настучим» и слогане «Пришел, увидел, утащил». На самом деле они руководствуются первобытным принципом «ты мне, я тебе», замечательно хорошо работающим и в наши дни.
Вторую книгу дилогии открывает впечатляющая история о плавании Каспара, отца Сорки, к своему неведомому до поры хозяину. Здесь мы снова окунаемся в знакомый сюжет путешествия-приключения в «Круге земном», напоминающем скальдическую сагу на современный манер. Это подчеркивают и стихи (висы) мореходов-фьордеров с использованием кённингов, составных метафорических образов, характерных для этого времени. Появляется и новый колоритный герой — эльф Таннелор, обладающий заветным для многих умением превращать воду в более крепкие и менее полезные для здоровья напитки. Впрочем, к христианской традиции это не имеет отношения — скорее Тан больше похож на Папулю из рассказов Г. Каттнера о Хогбенах, который умел договариваться со «своими дружками-ферментами». Каспар выказывает завидную твердость духа и завоевывает себе относительную свободу. Параллельно Брехт со своими спутниками мутит портовую воду в поисках Каспара. Описания драк и любезностей со служанками преподаны в чисто мужском стиле и доставляют «горизонтальное удовольствие», по выражению героя совсем иной эпохи.
Вместе с незадачливым пиратом Робом Рыбкой герои проникают в самое гнездо эльфийской скверны, где царят суровые законы матриархата. Это царство интриг и борьбы амбиций. Обмен телами — еще один испытанный прием, дающий шанс в безнадежной ситуации, — позволяет Каспару возобладать над грозным противником. Далее читатель погружается в целую вереницу феерических сцен, меняющихся как в калейдоскопе. Это и ритуальные поединки, и некое явление, которое можно назвать троллингом троллей («Не рычать и не тупить!»), и схватки с неведомо откуда берущимися противниками. В итоге все оказываются в благословенной сказочной стране родителей Таннелора, и сюжет снова сворачивает в область волшебной сказки, где у правителя было три сына-остолопа, а сам король трогательно цитирует Пушкина. Впрочем, и Брехту с его мужской фрустрацией король дает добрый совет:
«Тебе религия запрещает? — понимающе похлопал его Кейтор по плечу. — Бывает… Но, если ты сейчас согрешишь с этим конем, какой-нибудь первый встречный священник отпустит тебе все грехи! — класс!»
Что же остается? Почти все узлы развязаны, но отец так и не встретился с дочерью, из-за которой началась очередная порция злоключений Брехта, а сам орк невольно возвращается к божественному пророчеству, посулившему ему встречу с той, мимо которой он прошел, так и не узнав ее по-настоящему. Так начинается последний этап странствий, который можно сравнить с затянувшимся возвращением домой. Происки Змееныша и земная магия элле не в силах помешать объединенным усилиям героев, сплотившихся вокруг устрашающей фигуры орка, и вот образуются финальные пары, благословленные общей борьбой. Что касается самого Брехта, он выдерживает предпоследнее искушение, высказанное во вполне недвусмысленной форме:
«А зачем? — Дух пожал плечами. — Я же бог разрушения! Работа у меня такая — разрушать! Вот я и разрушил: его мечты, планы и надежды!.. Ломать — не делать, голова не болит! Так что свою задачу я выполнил и могу отправляться в иные сферы. Не хочешь прогуляться со мной? Мир посмотришь, опыта наберешься…»
Но орк уже видел мир и однажды отказался от божественности. Поэтому он поочередно расстается со своими спутниками, оставляя их в благорасположенных местах, отдает последние долги и возвращается туда, откуда начался этот этап его странствий. Подобно Одиссею, вновь узревшему берега.
Итаки, он завершает круг своих земных странствий. Правда, дело обходится без избиения женихов за неимением таковых, а к окончательному решению его подталкивает все же не любовь (по крайней мере, в общепринятом понимании), а то, что представляется самым развитым из оркских чувств: чувство долга. Здесь, в своей новой обители, он встречается со старыми друзьями, которые должны быть знакомы читателям по предыдущим сочинениям автора об Эльфине Невозможном.
Прощаясь с Брехтом, можно заметить, что сам он не собирается ни с кем прощаться и вряд ли будет долго засиживаться на одном месте. Его странствия может завершить лишь конец эпохи, красноречивым эпилогом которой служат стихи вполне реального Эгиля, сына Скаллагрима:
Меньше стало ныне Тех, что блеском моря Воинов дарили. За морем едва ли Щедрые найдутся, Что мои ладони Захотят наполнить Белым снегом тигля.