Одинокий волк
Шрифт:
Я слышу, как хлопает дверь, и через мгновение в кухню заходит Джо. Он выглядит помятым и каким-то отрешенным, но мама ведет себя так, словно явился сам Колин Фаррелл.
Ты что-то рано! — восклицает она. — Я надеюсь, это значит, что смехотворные обвинения против Эдварда...
Джорджи, — перебивает он, — мне кажется, тебе лучше сесть.
Мамино лицо напрягается. Я отворачиваюсь к раковине, выливаю воду и опять наполняю стакан, жалея, что присутствую ири этом разговоре.
Мне звонил окружной прокурор, — объясняет Джо. — Теперь Эдварда обвиняют не в нападении, а в попытке убийства.
Что? — дивится
Не знаю, откуда дует ветер. Возможно, здесь замешана политика — его платформа строится на запрете абортов, а в этом году выборы, и этот процесс мог бы гарантировать ему голоса всех консерваторов штата. Он, возможно, будет играть на публику, а Эдвард станет козлом отпущения. — Джо смотрит на маму. — Ты была в палате, когда все произошло. Эдвард что-нибудь говорил или делал, что могло бы быть расценено окружающими как злой умысел?
«Да, — мысленно отвечаю я. — Он пытался убить моего отца».
Я... я не помню. Все случилось так быстро. Одна минута — юрист больницы говорит, что процедура откладывается, а в следующую секунду — раздается сигнал тревоги и санитар хватает Эдварда... — Она поворачивается ко мне. — Кара, он что-нибудь говорил?
Он ничего не сказал. В том-то все и дело, а они на это не обращают внимания. Эдвард, прежде всего, не спросил меня, не против ли я убийства нашего отца; ему было абсолютно наплевать, что я категорически не согласна.
Думаю, мне стоит прилечь, — отвечаю я, во второй раз выплескивая воду в раковину.
Мама присаживается за кухонный стол.
И где сейчас Эдвард?
Джо медлит с ответом.
Выходные ему придется провести в тюрьме. В понедельник утром ему предъявят обвинение.
Похоже, я не подумала о том, что мои поступки будут иметь последствия. Что из-за меня брат окажется за решеткой. И может провести там не один год. Я просто хотела как-то убрать его с дороги, чтобы заставить врачей прислушиваться исключительно к моему мнению. Но на самом деле я не задумывалась о том, где он в результате может оказаться.
Когда я сказала, что мне нужно прилечь, то всего лишь нашла предлог, чтобы покинуть кухню до того, как Джо поймет, что винить в ситуации, в которой оказался мой брат, нужно меня. Но сейчас я на самом деле считаю, что мне лучше прилечь.
Потому что я виновата в том, что разбиваю эту семью.
Что заставляю плакать маму.
Что не слушала ничьих доводов, кроме своих собственных.
А это означает одно: все, в чем я обвиняла раньше брата, я только что совершила сама.
ЛЮК
Из стаи тебя могут изгнать.
Я видел обе стороны одной медали. Есть волки, которых настолько уважают за их знания и опыт, что когда они заболевают или получают увечья, вся стая заботится об их выздоровлении. Им приносят еду, их согревают, и стая будет передвигаться таким шагом, чтобы больной волк поспевал за остальными. И так до его выздоровления.
Встречал я и волков, которые понимают, что больше не могут приносить пользу стае, по косым взглядам, которые бросает на них альфа-волк. То ли из-за болезни, то ли из-за возраста. И возможно, во время следующего дозора или следующей охоты они намеренно решают уйти
ДЖО
В тридцатисекундном телевизионном рекламном ролике о моих юридических услугах я предстаю строгим и сосредоточенным, стоящим, скрестив руки, перед рабочим столом. «Джо Нг», — произносит голос за кадром и запинается на моей фамилии, льющейся из динамиков. «Сама фамилия означает "Не виновен" [14] », — говорю я, и раздается звук от падения камня.
Да, эффектно, ничего не скажешь. Нг, разумеется, не расшифровывается «не виновен», но я не возражаю, когда судебные клерки машут мне рукой и так меня называют. Я первый ребенок в семье, который закончил колледж, что уж говорить о юридическом факультете. Мой отец рыбак из Камбоджи, а мама — швея, они переехали в Лоувелл, штат Массачусетс, прямо перед моим рождением. Что касается меня, я был «золотым ребенком», американской мечтой в одноразовых подгузниках.
14
От английского варианта фамилии: Ng — Not guilty.
Мне везло в жизни. Я родился девятого сентября в 9.09, а всем известно, что в Камбоджи «9» — счастливое число. Мама рассказывает историю о том, как она, когда я был еще младенцем, застала меня на заднем дворе со змеей в руках. И важно не то, что это был всего лишь безобидный уж, а то, что я мог бы задушить это создание голыми неловкими ручонками, что свидетельствовало о том, что я особенный. Отец был уверен, что я занялся судебной практикой не потому, что учился на одни пятерки, а потому, что он молился, чтобы Ганеш устранил все препятствия на пути к моему величию.
Как и все американцы, я помню, как Люк Уоррен, спотыкаясь, вышел из леса, больше похожий на отсутствующее звено и цепочке цивилизации, напугав стайку школьниц-католичек, чей автобус остановился на обед на шоссе на стоянке возле реки Сент-Лоуренс. Я смотрел интервью, которое он давал Кэти Курик, Андерсону Куперу и Опре. Возможно, я даже натыкался на его фотографии в журнале «Пипл», на которых была запечатлена и Джорджи: они с Люком сидели на крыльце дома, и котором он почти никогда не ночевал, по обе стороны от пары сидели их дети.
Тем не менее, когда Джорджи вошла в мой кабинет в Бересфорде и спросила, не мог бы я представлять ее на бракоразводном процессе, я не узнал ее ни по фамилии, ни в лицо. Я только подумал: даже несмотря на то, что я заплатил дизайнеру по имени Свэг пятьдесят тысяч долларов за то, чтобы он обставил мою контору по фэн-шуй, пока сюда не вошла Джорджи, все, казалось, находилось не на своем месте.
При разводе все прошло гладко: единственное, чего хотел Люк, — совместную опеку над детьми и какой-то дерьмовый вагончик на территории парка с аттракционами Редмонд. Мне удалось добиться для Джорджи процента от доходов, которые Люк Уоррен получил от специальных репортажей о поведении волков для «Планеты животных». Я обращался к ней «миссис Уоррен» и на сто процентов чтил профессиональную этику, пока не вручил ей свидетельство о разводе. А потом позвонил Джорджи на сотовый и пригласил ее в ресторан.