Одиссеи Ричарда Блейда
Шрифт:
По стенам теснились плакаты с обнаженными красотками, в углу возвышалась внушительных размеров стойка с разнообразными горячительными напитками, причем сортом много выше тех, что были выставлены в общем зале. Письменный стол с истерзанной полировкой и многочисленными жжеными пятнами от окурков был девственно чист, если не считать старого-престарого обшарпанного телефона.
Однако за этим столом восседал сам старина Бак, и этим все было сказано.
Когда-то в своей реальности и в своем времени Блейд имел с ним контакт. Бак проходил по делу о торговле наркотиками, но никаких улик добыть не удалось.
Бак молча поднял голову и воззрился на странного посетителя. Был он невелик ростом — всего пять футов, — зато из-за широченных плеч мог протиснуться не во всякую дверь. Пудовые кулачищи своротили на ринге не одну челюсть; безрукавка открывала для обозрения чудовищные мускулы, отнюдь не заплывшие жирком. Старина Бак умел поддерживать форму.
— Чего надо? — прохрипел он, уставясь на Блейда. Взгляд, у него был под стать внешности — тяжелый, неприятный, какойто оценивающий, словно он уже прикидывал, каких габаритов гроб придется заказывать для очередного возмутителя спокойствия.
— Ты меня не узнаешь, Бак Шэллоу? — ледяным тоном осведомился Блейд. По его собственному календарю случай с отставным боксером имел место в мае 1967-го; оставалось только надеяться, что подобные же события имели место и здесь.
— Не узнаю, — прохрипел Бак. — Мотал бы ты отсюда, мистер. У меня, знаешь ли, пока еще закрыто. И как это тебя впустили?
— Не узнаю тебя, старина, — прежним тоном заметил Блейд, небрежно присаживаясь на край стола — стульев в конторе Бака просто не было. На единственном устроился сам хозяин. — Раньше ты выбирал более умелых и расторопных. А этот твой орангутанг — он ведь самое большее годится для зоопарка, сидеть в клетке и визжать на потеху почтеннейшей публике. Я оставил его в прихожей. Он был крайне невежлив.
В этом мире уважали силу, только силу и ничего кроме силы. Вежливость однозначно воспринималась как символ слабости.
Бак медленно наливался кровью.
— Остынь, приятель, — посоветовал ему Блейд. — Я вижу, ты меня решил не узнавать. Что ж, твое право. Тогда я спрошу у тебя: тебе нужен хороший боец на ближайшие несколько вечеров?
Бак поднял взор на прыщеватого юнца, и того моментально словно ветрам сдуло.
— А я ведь тебя как будто бы припоминаю, — прохрипел бывший боксер, пристально глядя Блейду в глаза. — Я ведь как будто тебя видел…
— Да, то самое дало о травке, когда тебя едва не упекли на двадцать лет за вовлечение несовершеннолетних в… ну, сам помнишь, во что.
— Ты много знаешь, приятель, — маленькие глазки буравили лицо Блейда.
— Я рад, что ты в этом убедился:
— Ты очень мне напоминаешь того парня… Ты его старший брат? Отец? Хотя нет, нет… дядя?
— Ты прав, — Блейд поклонился. — Именно дядя. Из… из Южной
— Так что тебе здесь надо? Учти, я закладывать никого не стану. Мое заведение чистое, здесь сами полицейские порой бывают!
— Тебе не придется никого закладывать. Бак, — усмехнулся Блейд. — Мне надо подкопить деньжат… и встретиться тут у тебя кое с кем.
— Ты это брось! — зарычал Бак. — Я не знаю тебя, парень. И что-то твои речи мне перестали нравиться!
— Я тебе уже объяснил — мне надо подработать. И еще — купить хорошую ксиву.
— Что, что? — кажется, Бак был действительно ошарашен. В первый раз за все время беседы.
— Что слышал. Я готов побоксироватъ у тебя некоторое время. Я не полицейский и готов отработать твои услуги. И не забывай, что в голове у меня слишком много такого, о чем ты предпочел бы не вспоминать, Бак Шэллоу! Так что нам лучше не ссориться. Мы могли бы стать полезны друг другу, вместо того чтобы взаимно ломать ребра.
Бак опустил голову, размышляя. Блейд терпеливо ждал.
— Ладно, парень. Мне кажется, что ты не врешь. Легавые озаботились бы придумать что-то пооригинальнее, если бы решили подослать ко мне кого-то… ладно, по рукам! Сегодня вечером у меня будет представление. Одноглазый Джо наверняка опять налижется… выйдешь вместо него. Только учти — сразу никого не укладывать! Публика должна получить удовольствие за свои денежки. Но только вот что. От тебя мне потом тоже будет кое-что нужно.
— Надеюсь, не мокрое дело?
— Ты что! Я таким не занимаюсь. Нет, просто кое-кто обнаглел в последнее время…
— Согласен.
Они ударили по рукам. Так Ричард Блейд превратился в Эмилио Гонзалеса, добропорядочного испанского кабальеро родом из благословенной Аргентины.
Аванса Блейд, разумеется, не получил — да и не слишком-то настаивал. Бак просто велел ему прийти в шесть, за час да начала боев.
Свободное время странник потратил на то, чтобы снять номер в недорогом отеле и вновь как следует все продумать. А вечером, точно в назначенное время, он прошел мимо громилыохранника, проводившего нового бойца отнюдь не дружелюбным взглядом. Блейд подмигнул ему.
Зальчик был почти полон. Но, как понял Блейд, это была мелочь, шпана, отбросы; ближе к вечеру ее уберут и останутся только настоящие, истинные ценители, что не поскупятся отдать полсотни футов за хорошее зрелище.
— Переодевайся, — проворчал Бак, когда вновь нанятый гладиатор заглянул к нему в конторку. — Одноглазый, разумеется, нализался вдрабадан! Выйдешь во второй паре. Смотри, не искалечь мне парня! Я надеюсь, со временем из него будет толк.
— Я пущу ему ровно столько крови, сколько ты скажешь, — заверил толстяка Блейд.
К семи часам публика в баре собралась уже совсем иная. Мелькали изысканные платья и темные смокинги, заказывались дорогое виски и лучший французский «арманьяк». Пахло хорошими духами, и Блейд поймал себя на том, что осматривает зал прищуренными глазами охотника.
А потом начались бои. Свет погас, только небольшую арену освещали четыре круглые лампы под потолком. Ни канатов, ни самого ринга не было — просто освещенный прямоугольник не слишком чистого пола, и все.
Восхождение Блейда по ступеням этого мира должно было начаться именно отсюда.