Одиссей покидает Итаку
Шрифт:
– Ради бога, Ирочек, не говори так, мне больно тебя слушать… Мы просто перебираем кости нашего нового коллеги, капитана цур зее Воронцова. Как он тебе, кстати? – Новиков подумал, что Ирина могла бы заметить нечто упущенное им самим.
– Серьезный мужчина. Эффектный. Только, по-моему, очень недобрый человек.
– Ты несправедлива, Ирен, – тут же возразил Левашов. – Он добрый парень, но просто в другом стиле. Кадровый и потомственный моряк с петровских времен. Причем военный. А это накладывает…
– Какое общество! – утрированно восхитилась Ирина. – Один – моряк с двухсотлетним стажем, другой – чуть ли не Рюрикович…
– Именно. Нам
– Рыцари без страха и упрека, – съязвила Ирина. – Не слишком ли их много в нашей компании на душу населения? Впрочем, ты его, кажется, обожаешь?..
– По крайней мере – рад, что он считает меня своим другом…
– Ну-ну, – сказала Ирина, глядя вдаль между Левашовым и Новиковым.
Олег отчетливо почувствовал себя лишним и, неловко пожав плечами, шагнул к лестнице. Его не остановили.
…Часа через полтора Ирина в сопровождении Берестина и на всякий случай Шульгина поехала к себе домой за вещами, а Воронцов с Левашовым отправились за билетами.
Когда все вновь собрались у берестинского камина, заменившего тот символический очаг, от которого отправляются в путь и к которому непременно положено возвращаться из странствий и походов, Новиков взял гитару и постарался рассеять овладевший душами минор, исполнив несколько старинных, никому не знакомых романсов.
Потом Андрей посмотрел на часы, и все сразу вновь погрустнели. Заканчивался еще один порядочный кусок жизни.
– Вот у древних китайцев было проклятье: «Чтоб тебе жить во времена перемен», – сказал Шульгин в пространство.
– Мудро, – согласился Воронцов. Остальные промолчали.
– Доверенность на машину мы не оформили, – вдруг вспомнила Ирина, – она бы вам пригодилась…
– Ничего. Надо будет – мы и так… – Новиков думал сейчас о другом.
Уже на улице Шульгин неожиданно сказал:
– Извините, ребята, на вокзал я вас не смогу проводить. Деловое свидание. Да и все равно в машине шестерым не положено. Так что счастливого пути. Будет трудно – пишите… – и он пожал руку Берестину, поклонился Ирине и не спеша пошел в сторону перекрестка.
– Чего это он вдруг? – спросила Ирина.
– Мало ли что… У человека жена в отпуске. Лови момент. А он и так третий вечер подряд на наши дела тратит, – доверительно наклонился к ней Новиков, но Ирина видела, что он говорит первое, что пришло в голову, даже не стараясь быть убедительным. И не пытаясь замаскировать ложь привычной и успокоительной иронией.
…Проводница начала загонять отъезжающих в вагоны. Ирина совсем расстроилась, глаза ее повлажнели. Она расцеловалась с Левашовым и Новиковым, а Воронцову протянула руку, и тот галантно коснулся губами ее запястья.
– Я буду очень скучать и ждать… – шепнула Ирина Новикову, и он незаметно сжал ее локоть.
– Я тоже… – ответил он тихо, когда Берестин шагнул в тамбур. Я позвоню… завтра.
Берестин обернулся и протянул Ирине руку. Вагон медленно поплыл вдоль перрона.
…Они отогнали машину на Рождественский бульвар, поставили в гараж и дальше отправились пешком. Захотелось им просто прогуляться по свежему воздуху, никуда не спеша, и, следуя примеру древних философов-перипатетиков, размышлять, прогуливаясь. По случаю позднего времени и вообще-то было пусто на улицах, а Новиков еще выбирал глухие, мало кому известные переулки, сокращая путь, и вокруг не было видно ни души. И вообще мало что было видно. Лишь кое-где на узкие тротуары падал свет из еще не погасших окон, черными дырами зияли провалы подворотен, глухо отдавался между каменных стен стук каблуков по асфальту. И впечатление было такое, будто идут они по Переславлю-Залесскому, к примеру, а не по центру столицы полумира.
Все это создавало совсем особенное, напряженно-приподнятое настроение и заставляло говорить вполголоса.
– Я недавно на досуге один журнальчик научный пролистывал, и мне статья там попалась, – рассказывал Воронцов. – Большей части я, конечно, не понял, материи слишком для меня высокие, но одна штука заинтересовала. Бывают такие случаи в природе, когда дальнейший ход какого-нибудь процесса невозможно предугадать по его предыдущим состояниям. То есть все вроде бы вполне очевидно, а результаты получаются совсем даже неожиданными.
– Не слишком понятно, – сказал Новиков.
– Ну, если грубо – ты бьешь по бильярдному шару, он катится, направление известно, траектория тоже, через секунду он должен пойти от двух бортов в середину, а вместо этого шар взлетает в воздух, делает три круга, потом врезается тебе в лоб. Причем на строго научном основании…
– Жутко примитивно излагаешь, но по сути верно, – вмешался Левашов. – «Странный аттрактор» такое явление называется.
– Все равно здорово. Сначала мне просто так это понравилось, а вчера ночью на кухне у тебя вдруг подумал – а если сие к вашей ситуации приложить? То есть сделать так, чтобы развитие сюжета больше не вытекало из всего этот сюжет создавшего? Я вообще люблю такие задачки. Как мичман Лука Пустошкин, что при обороне Порт-Артура придумал атаковать японцев на суше морскими минами заграждения. Вот и нам надо изобрести такое, чтоб ни в какие ворота. Пришельцы, раз они специально очеловечились, должны, по-моему, мыслить гораздо более по-человечески, чем сами люди. Поскольку нутром не ощущают, какая степень отклонения от логики допустима. Я, скажем, могу коверкать русский язык как хочу, оставаясь при этом в пределах приличий, а иностранец, кому язык не родной, всегда старается за пределы норм не вылезать, чтоб не дать маху… И я думаю, сейчас мы должны поступить совершенно неожиданно и бессмысленно. Есть предложения?
Левашов молчал, потому что знал: Воронцову сейчас собеседник не нужен, отвечать на его вопрос – то же самое, что на загадку армянского радио. А Новиков всерьез попытался предложить несколько вариантов, но сам понял, что они не тянут. Правда, особенно и он не старался, занятый больше мыслями о затеянной им самим проверочной операции.
– Да, все тот же тупик, и выходит, что самое время выкидывать вам белый флаг и торговаться об условиях капитуляции, – сочувственно сказал Воронцов. – Да и то вряд ли выйдет, обидели вы их сильно…
– Ну тогда и трепаться нечего, – раздраженно ответил Новиков. – Давай свою идею, если есть…
– Тут, правда, отчаянность нужна, лихость гардемаринская… – с сомнением произнес Воронцов.
Левашов вдруг уловил какой-то посторонний звук позади, оглянулся и с внезапно похолодевшим сердцем увидел, как из переулка выворачивает большая темная машина и медленно их догоняет. Фары у нее не горят, а за лобовым стеклом угадываются две человеческие фигуры. И серебристо взблескивает характерная решетка радиатора.