Одиссея "Варяга"
Шрифт:
Добравшемуся до своей каюты доктору уже не хватило сил на то, чтобы нормально раздеться, и уснул он в брюках и рубашке. Однако через два часа беспокойного сна молодой доктор почему-то проснулся и, не одевая сюртука и ботинок, рванулся на верхнюю палубу. Побегав по ней под изумленными взглядами палубных матросов, ремонтировавших катер, взад-вперед пару минут, Банщиков рванул в сторону каюты капитана.
Мысли Руднева, сидевшего перед пустым листком бумаги в попытках выдавить из себя хоть какие-то дополнительные воспоминания о графике перегона "Ниссина" с "Кассугой" были бесцеремонно прерваны громким и каким-то суматошным стуком в дверь.
– Кто там! Что за пожар? Японцы?
– Петрович, Петрович, милый, это я...
– Вадик?!? Ну все, песец к тебе пришел, осел!
– ...Вот так вот меня сюда отец с ассистентом и отправили... Солярки у них хватит еще на одно перемещение, на два никак. Так что на твой вопрос насчет пришельцев - еще одного можем ждать, но кого в кого и когда именно, не знаю.
Во время рассказа доктор Банщиков, ака Вадик, промакивал салфеткой рассеченный лоб - тест со стаканом он, как и было предсказано Петровичем, бездарно провалил. Кроме того, он прижимал холодную серебряную ложку к свежему синяку под правым глазом, следы горячей встречи двух давних друзей.
Сказать, что Петрович был очень рад наконец-то видеть хоть кого-то из тех, кто нес прямую ответственность за все, что с ним случилось - значит не сказать ничего. Первые полчаса сбитый с ног точным ударом правой командирской руки Вадик выслушивал все, что о нем думает бывший софорумник. Любая попытка встать пресекалась не сильным, но болезненным ударом командирского костыля по лбу. Было очевидно, что Руднева звук удара дерева о кость забавляет. Следующие полчаса Вадик пытался убедить его и вызванного вестовым Балка, что за борт его прямо сейчас бросать не надо, и только потом ему, наконец, позволили изложить свою точку зрения на события.
– Ладно, Вадик. Как ты сюда прополз, мы с Василием поняли, теперь объясни нам, а ЗАЧЕМ ты нам тут нужен, живой и здоровый. С Василием понятно - офицер, спецназ, сплошные плюсы для нашего положения и грядущего абордажа. Я - вынужденно командир "Варяга" и лучший спец в грядущих событиях на несколько лет вперед на борту, а по путям развития техники так на десятилетия вперед наметки помню. А ты нам на кой, лишний балласт? Ты кто, студент меда пятого курса, так? Какие у тебя полезные знания, которые можно применить в данной эпохе? Ноль ты без палочки, без своей диагностической аппаратуры образца начала XXI-го века! А если ты рассчитываешь на мои дружеские чувства, то после того, как я от Василия узнал, что это ТЫ меня подвел под монастырь, лучше и не мечтай.
– Знаешь, Петрович, на твои дружеские чувства я и не рассчитывал. Поэтому подстраховался. Во-первых, вам поддержка с самого верха не помешает, я думаю?
– Дорогой Вадик, твоего папы-профессора с его знакомствами тут нет. Тут даже моего босса, который и был его главным знакомством "наверху", и то нету. Так что вернись в реальность и не обещай нам того, чего у тебя нет.
– Зато тут есть Император Всероссийский Николай Второй. У которого сын родится, больной гемофилией - это несвертываемость крови, и пара родственников страдают от пневмонии недолеченной. Ну и еще он легко поддается внушению, судя по истории с Распутиным.
– У тебя нет никакой аппаратуры, нет антибиотиков, ни хрена у тебя нет, чтобы Николашке предъявить! Как там в той старинной рекламе было? "Слова твои пустые обещания"! Я уже молчу, что гемофилию и у нас лечить пока не научились, это же генетическое заболевание!
– Лечить - нет, не научились. А вот облегчать состояние больного, если у него болезнь в легкой форме, а цесаревич при тяжелой до 1918-го просто не дожил бы, можно простыми переливаниями. Свертываемость временно улучшается, если по-простому. В нашей истории первые переливания были в 1914-м, так что ускоряем всего на десять лет. Ну а группы крови, технология их распознавания и то, что переливать лучше плазму крови, отделенную на центрифуге, это уже мое личное ноу-хау. Я неделю сидел за компом и зазубривал, КАК это можно сделать вначале века.
– А кто ты ТУТ такой, чтобы тебя к императору вообще допустили? Младший врач с пусть героического, но рядового крейсера? Это все равно, что у нас к президенту на личный прием пробиться полковому доктору из Чечни...
– Василий, а тут ты не прав. Положим, один раз к Николаю мы нашему доктору доступ обеспечить сможем...
– Как?
– Николай зело любит всякую мистику. Так что если ему из Циндао дать телеграмму с датами гибели "Енисея" и "Боярина", то на прием можно рассчитывать - пока Вадик доберется до Одессы, они как раз и потонут.
– Петрович, а ты помнишь, когда они должны потонуть?
– Вадик, забудь о Петровиче, на людях ляпнешь - придется списать тебя на берег как психа. Я Руднев, Всеволод Федорович. А насчет помнить, когда они потонут - обижаешь, тут уже я в теме, как ты с переливаниями, а Василий со спецоперациями.
– А они точно потопнут по графику? Наша эскапада на их судьбу не повлияет разве?
– Они оба завтра подорвутся на своих минных заграждениях, которые будут ставиться по довоенным планам. Что бы мы на "Варяге" не вытворяли, этого нам не изменить. А вот воспользоваться этим мы очень даже можем!
– А я хотел ему его дневники за 1904 год, за январь процитировать, то-то мужик удивился бы, с его-то преклонением перед мистицизмом.
– Ну, так и процитируй, раз уж выучил, "Машу каслом не испортишь", как говаривал поручик Ржевский.
– Хорошо, уговорили. Когда мы отходим на катере, Петрович?
– А кто такие "мы", прошу прощения?
– С нескрываемым сарказмом спросил Балк.
– Да, Вадюш, мне вот тоже интересно, чего это ты себя на "мы" вдруг стал называть-то? Тебе-то царем точно стать не светит, тебе его только уговорить надо, а не подменять.
– Весело поддержал его Руднев, уютно развалившийся в кресле, насколько вообще можно развалиться в кресле с пробитой в трех местах осколками обивкой и с перебитой ножкой, под которую подложили пару книг. Плотники все еще заняты латанием более важных, чем капитанское кресло, вещей.