Одна из нас лишняя
Шрифт:
Через секунду, — как видно, получив утвердительный ответ, — она повесила трубку и еще более любезным голосом сказала:
— Проходите, пожалуйста, Николай Анатольевич вас примет.
Черт бы побрал весь этот офисный ритуал!
Ну, ладно, ладно, должны же люди как-то подстраховывать себя и оберегать от расхищения свое драгоценное время.
Николай Анатольевич сидел за огромным черным столом и, как мне показалось, с напряженным ожиданием смотрел на меня.
— Присаживайтесь, — отрывисто произнес он, неловко перегибаясь через стол и тыча пальцем
Может, эта произнесенная с такой пыхтящей поспешностью фраза своей паровозной тональностью была обязана его солидной, при небольшом росте, комплекции? А может, она лишь вкратце воспроизводила присущий ему стиль общения — деловой и нетерпеливо-лаконичный, схватывающий суть и отметающий второстепенные детали…
Конечно, сходство между двумя братьями присутствовало: плотное телосложение, строение черепа, круглое открытое лицо с широким лбом и почти стертыми надбровными дугами. И потом, цвет и разрез глаз… Вот только взгляд у Юрия Анатольевича был почти всегда отсутствующим, как бы смотрящим сквозь тебя, в то время как у Николая Анатольевича — цепким и внимательным.
Не знаю, почему в это братское, если можно так выразиться, перемигивание вторгался некто третий со светлым ежиком волос. Фу, что за мистика?
— Сдвиги есть? — сухо спросил он, и его руки забегали по поверхности стола.
Заметно, что нервничает, как он это ни скрывает…
— Есть. Из потока догадок и предположений мне удалось вычленить две наиболее приемлемые версии. Одна из них — козни конкурента вашего брата — Давнера.
— Давнера? — Николай вскинул свои невыразительные брови.
— Вы его хорошо знаете?
— Не так чтоб очень… — Овчаренко на минуту задумался, обхватив ладонью пухлый подбородок. — Странно, Юрий всегда отзывался о нем как о порядочном человеке.
— Николай Анатольевич, вы же знаете своего брата, — осмелилась я напомнить, — интеллигентный человек склонен во всех людях видеть себе подобных.
— Это вы верно заметили, — Овчаренко быстро вскинул на меня глаза, отчего его и без того пристальный взгляд приобрел какую-то убийственную пронзительность.
— Конечно, это надо еще проверить, — вернулась я к проискам Давнера, — но есть и другая версия…
— Что за версия? — обеспокоился Овчаренко.
— Поэтому-то я к вам и пришла. Мне нужно поговорить с вами о Юрии Анатольевиче.
— Вы не сказали мне, какова вторая версия… — его пристальный взгляд был алмазно тверд.
— Мне бы, честно говоря, сначала хотелось просто услышать от вас небольшой рассказ о вашем брате, а уж потом сделать вывод относительно вероятности того, имеет ли эта версия право на существование, — с витиеватой уклончивостью выразилась я.
— Что вас интересует? — Он нервно закурил.
— Отношения вашего брата с домашними, скажем, весь спектр межличностных отношений…
— Вы имеете в виду Людмилу… Людмилу Григорьевну? — поправился он.
— Да. Какие у Юрия Анатольевича были отношения с женой?
— Насколько я могу судить, дружеские, я бы даже сказал, теплые.
В конце концов, каждый человек сам должен для себя решить, что и с кем он собирается в этой жизни делать, — внезапно разоткровенничался Николай Анатольевич.
— А что касается бизнеса?
— Голова у Юрки золотая, а вот практической жилки ему всегда недоставало — все гении на одно лицо: сеют идеи направо-налево, а те, что попроще да похитрей, пользуются плодами их мысли, — Николай Анатольевич поморщился то ли от дыма, то ли от излишней литературности своих высказываний.
— И Людмила Григорьевна, полагаете вы, принадлежит к числу таких хватких и пронырливых людей? — задала я ему провокационный вопрос.
Что-то мне подсказывало, что Николай Анатольевич недолюбливал свою родственницу.
— Я ничего плохого о Людмиле сказать не хочу, тем более что без ее предпринимательского таланта и деловой хватки не знаю, что стало бы с идеями моего брата, но, согласитесь, далеко не каждый мужчина хочет иметь около себя и жить по указке «генерала в юбке», — невесело усмехнулся он, — да и вообще, Людмиле не мешало бы сбросить свою спесь. Ну а уж если выразиться со всей определенностью, — он внимательно посмотрел на меня, точно оценивая, достойна ли я услышать из его уст откровение, — затыркала она Юрку, излишне напориста она…
— Николай Анатольевич, простите за нескромный вопрос: Людмила Григорьевна изменяла вашему брату?
— А вам-то зачем эта информация? — Он насупился и неодобрительно взглянул на меня.
Я спокойно вынесла этот ледяной душ и попробовала сыграть на его родственных чувствах.
— Вы, насколько мне известно, самый близкий Юрию Анатольевичу человек, у кого же мне еще спрашивать? Узнай ваш брат об измене своей жены, неужели он не поделился бы с вами своей обидой и опасениями? Но это, конечно, если прецедент действительно был…
— Вот именно: если да кабы, — опять усмехнулся он, но уже более миролюбиво, — и потом, какими бы теплыми и доверительными ни были отношения между двумя братьями, почему вы думаете, что один непременно рассказал бы другому об измене своей жены?
— Не знаю, — я пожала плечами, — мне кажется вполне вероятным, что человек может поделиться самым наболевшим с другим близким человеком. А что, Юрий Анатольевич проявлял замкнутость?
— Нет, он даже, мне кажется, чересчур распахнут и доверчив. Но… Почему вы говорите об измене Людмилы как о само собой разумеющейся вещи? Это только ваши догадки, предположения и гипотезы…