Одна из нас лишняя
Шрифт:
Он и два его приятеля, одетые тоже по-спортивному — в цветные баскетбольные майки и длинные, до колен, шорты, — уже заканчивали свою трапезу. Они что-то деловито обсуждали, размахивая руками, запивая обед добрыми порциями пива. Впрочем, бугай пил только минералку, бросая отрывистые, рубленые фразы.
Когда мне подали закуску — салат из краснокочанной капусты и свежих помидоров, сдобренный соком лимона и оливковым маслом, — троица дружно поднялась из-за стола и направилась к выходу.
Раздвинув немного бледно-сиреневые пластинки жалюзи, я поняла,
Быстро разделавшись с обедом, я рванула в таксопарк.
Из трех ворот, предназначенных для въезда и выезда таксомоторов, работали только одни.
Шлагбаум, загораживающий проезд, регулярно поднимался, открывая проезд для очередной машины.
Остановив свой «Фольксваген» рядом с контрольно-пропускным пунктом, я вошла в конторку. Сидевший в душном помещении невысокий предпенсионного возраста мужчина с широкой плешью недобро покосился на меня, но, когда я сказала, что мне нужно найти человека, которого подвозил вчера Виктор Зарубин, сменил гнев на милость.
— Виктор скоро должен подъехать, у него сейчас смена кончается, можешь здесь посидеть.
— Спасибо, я подожду в машине, — я показала в окно на своего «жука».
Открыв обе двери, чтобы продувало сквознячком, я устроилась за рулем, немного откинув спинку сиденья, и.., задремала. Из полусонного состояния меня вывел незнакомый баритон:
— Ты, что ль, меня ждешь?
Приоткрыв глаза, я увидела высокого, худого, как вяленая чухонь, парня лет тридцати, склонившегося ко мне.
— Мне нужен Виктор Зарубин, это вы? — Я быстро сбросила с себя остатки сонливости.
— Я, ну и что?
Выскочив из машины, я сунула ему в руки фотографию. Что-то еще должна сказать, только вот что? Мысли роились у меня в голове, набегая одна на другую.
— Вы вчера подвозили этих двоих из аэропорта?
Виктор мельком взглянул на фотографию и пожал плечами.
— Разве всех упомнишь…
— А Володя усатый сказал, что у вас хорошая память и вы обязательно мне поможете, — вспомнила я совет коллеги Виктора.
— Че ж ты сразу не сказала, что от Усатого? — Виктор моментально сменил тон. — Ну, подвозил я этих педиков, с московского рейса.
Хорошо их помню, я только из гаража выехал.
Довез их до угла Чапаева и Бахметьевской.
— Вы посмотрите получше, — посоветовала я.
— Да чего на них смотреть-то, — сказал Виктор, — точно — они.
— Вы в этом уверены?
Виктор только, хмыкнул и качнул головой: мол, за кого ты меня держишь?
— А был у них с собой темно-синий чемоданчик?
— Нет, у них вообще чемоданов не было, только пара сумок.
— А почему вы назвали их педиками?
— А как же их еще называть? — пожал он плечами. — Можешь назвать их гомиками или голубыми, если тебе так больше нравится.
— Спасибо за помощь, Виктор, — я протянула ему две десятки, — возьми,
— Да пошла ты!.. — оскорбление произнес Виктор и спрятал руки за спину.
Я сунула ему деньги в оттопыренный карман рубашки и села в машину.
— Адье, Виктор.
Гомики, педики, геи, голубые, гомосеки…
Если еще к Борщеву можно было отнести одно из этих определений, то к Юрию Овчаренко они явно не подходили. Почему? Это довольно трудно объяснить. Как, по каким неуловимым признакам узнают друг друга люди, принадлежащие к сексуальным меньшинствам? Причем узнают безошибочно, с одного взгляда?..
Я вспомнила фильм Альмодавары «Лабиринт страстей», где совсем еще юный Бандерас играет гомосексуалиста. Он идет по улице и вдруг встречается взглядом с юношей, идущим навстречу. Они разминулись и, сделав два шага, одновременно оглядываются. Все, у них уже нет сомнений относительно сексуальной ориентации друг друга.
Я уже почти подъехала к дому, как мое мысленное лирическое отступление прервал телефонный звонок.
— Софию заказывали?
Приятный женский голос любезно ответил на все мои вопросы. Борщев и Овчаренко? Да, останавливались. Уехали вместе. Кажется, никто из них не болел — выходили утром вместе.
Синий чемоданчик? Такого не видела, хотя ручаться не может. До свидания. Добро пожаловать в «Золотой лось», у нас отличный сервис.
Закончила разговор я перед дверью квартиры. Скорее под душ!
В половине девятого я была в особняке Овчаренко. Людмила Григорьевна, облаченная в изумрудного цвета короткий шелковый халат, сидела перед камином и попивала свой «Реми Мартен». Я ничего не прочла в ее синих глазах, кроме усталости и равнодушия.
«Испереживалась, наверное», — сочувственно подумала я, здороваясь с ней и присаживаясь в стоящее рядом кресло, на которое она мне любезно и, как всегда, с оттенком снисходительности указала.
— Как дела? — вяло поинтересовалась она.
По подернутому томной поволокой взгляду Людмилы Григорьевны я поняла, что «приняла» она уже изрядно. Я с любопытством посмотрела на пузатый темный сосуд — это была не та бутылка, из которой мы пили с ней в прошлый раз. Ну и скорость!
— Продвигаются понемногу, — уклончиво и тоже без всякой охоты ответила я, — звонила в Болгарию, разговаривала с Христо Стояновым, он сказал, что вашего мужа вообще не видел, — я решила внести остроту в нашу квелую, как уморенные жарой прохожие, беседу.
— Вот как? — В ее глазах мелькнуло что-то похожее на интерес. — Где же Юра был в таком случае?
— Стоянов сообщил, что Борщев, с которым болгарская сторона имела дело, сказал, что Юрий Анатольевич плохо себя чувствует и находится в гостинице.
— О господи! — накрашенные ресницы Людмилы Григорьевны беспокойно вздрогнули. — Что с ним случилось?
Теперь в ее голосе звучало неподдельное волнение.
— Я так устала ломать голову, а тут еще новая забота — Никита в клуб собирается!