Одна минута славы
Шрифт:
Впрочем, актрисой она расхотела становиться довольно рано — лет в шесть. С того самого момента, как твердо решила быть, как папа, журналистом. А папа, сколько она помнила, всегда работал журналистом-международником. Их семья жила то в Праге, то в Лондоне, то в Варшаве. Снимал репортажи. Потом они переехали в Москву, и Алена влилась в журналистский мир. Вечно у них в доме толпились коллеги отца, на кухне не прекращались жаркие споры о стиле, о лживых передовицах, о корректорах-занудах, о редакторах и о вреде цензуры.
В общем, она еще до школы знала, что пойдет по проторенной отцом дорожке. Она мечтала об интересной работе,
Сразу с «Мосфильма» она поехала на Курский вокзал, села в электричку, следующую до Электростали, чтобы отыскать Ингу. То, что это не составит труда, она знала наверняка. Из Лялькиных рассказов она помнила, что девушка работала в спортивном клубе «Стиль» инструктором по шейпингу. Значит, надо сойти с электрички и узнать, где находится этот клуб. Скорее всего где-то в центре, клуб небось элитный и не может находиться на заводской окраине. Так и вышло. На пыльной привокзальной площади маленького подмосковного городка она сразу же приметила толстую доисторическую тумбу, сплошь заклеенную выцветшими объявлениями — о матче местной хоккейной команды, о концерте художественной самодеятельности в клубе металлургов, о продаже «недорого» квартир и гаражей… Вот! Свеженькая реклама с предложением посетить клуб «Стиль», находящийся на проспекте Ленина. В том, что проспект Ленина — центральная улица городка, — Алена не сомневалась, а как же иначе! И поехала по указанному адресу.
Спустя пятнадцать минут она открыла претенциозную дубовую дверь и вошла в довольно уютный вестибюль спортивного клуба. Внутри ничего не напоминало о том, что клуб располагался в старом здании, покрытом снаружи облупившейся желтой краской. Здесь было все как в лучших московских заведениях такого рода, — зеркала, мраморные полы и навесные потолки. Девушка за стойкой выглядела тоже по-столичному надменно. Впрочем, при виде Алены она расплылась в приветливой улыбке и слегка наклонилась в ее сторону, ожидая вопроса.
Алена не стала ее томить.
— Я ищу Ингу. Она работает инструктором по шейпингу, — бодро проговорила она, наблюдая за реакцией девушки.
На лице девицы отразилась целая гамма чувств, из чего стало понятно, что, во-первых, Алена пришла по адресу, но, во-вторых, Инга здесь больше не работает. Так и оказалось.
— Она уволилась около трех недель назад, — был ответ, причем сразу стало понятно, что выражение «уволилась» в конкретном случае используется разве что из жалости к Инге.
— Вот как… — разочарованно протянула она. — Жаль. У меня к ней важное дело.
По лицу собеседницы снова пробежала волна взаимосменяющихся эмоций, из которых в конце концов родился вопрос:
— А вы ничего не знаете?
— Не знаю — о чем?
— Ну, что Инга… ее больше нет…
Девушка вдруг скинула все приличествующие случаю маски и стала обыкновенной грустной девушкой. Уголки ее губ опустились. Однако она все еще раздумывала, стоит ли продолжать разговор.
— Я не понимаю, — помогла ей Алена.
— Она умерла.
— Что?! — настал черед удивиться Алене. — Как это произошло?
— Я точно не знаю. — Девушка перегнулась через стойку и прошептала: — Ее нашли в квартире около недели назад. Соседи вызвали милицию, когда запах такой… в общем, неприятный почуяли. Об этом же весь город говорит.
— Я не местная. А что говорят?
— Говорят, что она покончила с собой, потому что не смогла жить с этим позором. Она же снялась в рекламном ролике про прокладки. Такой стыд! Ее все у нас осуждали, и в газете печатали, и на улице дразнили, даже анекдот сочинили. Люди ведь знаете, какими сволочами могут быть! Ну, и она сама, конечно, виновата. Никто ее в эту рекламу насильно не тянул — прославиться захотела, вот и прославилась… А вообще, ходят слухи, что, может быть, ее и убили.
— Убили?
— Ну да… — Девушка вдруг испугалась собственной откровенности и выпрямилась. — Только я ничего об этом не знаю. Она вообще была странной, держалась в стороне от всех. Со мной, например, даже не здоровалась. Кем она себя считала? Королевой, наверное.
Продолжать разговор было бессмысленно. Вряд ли она относилась к числу Ингиных подруг.
— А где она жила?
— Недалеко отсюда, три дома вниз по проспекту, завернете во дворы. Там хрущевки, номер, правда, не знаю.
Опрос дворовых бабушек дал не намного больше информации, чем разговор с девушкой из клуба, хотя те с радостью делились деталями, найдя в Алене редкого и благодарного слушателя. Ей удалось выяснить, что тело Инги обнаружили, когда вскрыли квартиру по настоянию соседей.
— Запах такой, что и сейчас в подъезд не войдешь, — пожаловалась сухонькая старушка. — А уж в квартире-то и подавно! Кто мог, из дома на дачу уехал. А у меня никого нет — сын третий год сидит, сноха к своим подалась, вот мне тут одной и подыхай как знаешь. А девка-то видная была, хоть и наглая. Парни к ней табуном таскались. Уж не знаю, чем они там занимались. Музыку как врубят, так хоть на стенку лезь. Я ведь прямо под этой квартирой живу, и что ни ночь, так бум-бум-бум по голове, — как смогла, изобразила ударные инструменты бабка. — А однажды чуть не уморила со своей музыкой. Правда, та другая была, жалостливая такая, медленная, долго-долго играла, аж всю ночь. После этой ночи и затихло. Наверное, то последняя ночь была. — Старушка вдруг сморщилась и вытерла уголком платка набежавшую слезу.
— Какая музыка?
— Да почем же я знаю, какая у вас теперь музыка. Надоедливая, как кота за хвост тянут. И одно и то же, одно и то же.
— Может, мотив вспомните?
— Да ты что, дочка! — возмутилась бабушка. — Я ж не Пугачева, чтобы петь-то! Помню только там «лав» да «лав». А чего там «лавкали» — это уж не мое дело. Ты слушай: когда милиция понаехала, весь двор оцепили, — оживилась она, видимо, эта часть рассказа казалась ей кульминационной. — И как пошли всех допрашивать, вроде бы как свидетелей. А у меня сын-то сидит, я ж думаю, как бы чего лишнего не ляпнуть! Еле отбрехалась. Да и ничего они не узнали. Ну, кто тут чего сказать может, кляча на кляче. Если чего и видели, так и забыли уже. В наши годы помнить не полагается.