Одна на краю света
Шрифт:
Хожу по стоянке в торбасах, они мягкие и теплые. Удивляюсь, как в этих верховьях реки, в мелководном ручейке с отдельными неглубокими ямками один из пастухов ухитрился поймать пяток крупных, граммов по 800, хариусов, а я-то думала, что здесь уже рыбы нет. Поймал на самодельную, из чайной ложки, блесну, без всякой катушки, просто подтягивая к себе леску, перебирая ее пальцами. Мне тут же дарят эту блесну, а еще Олег протягивает мне брусочек для заточки ножа, застегнутый в маленький кожаный чехольчик с петелькой для ремня, чтобы носить на поясе: «Возьми, нож всегда должен быть острый».
Дарят мне еще и пакет чая аж в полкилограмма. «Бери, бери, у нас много! Заваришь крепкого чайку!»
Погода днем, вроде, нахмурилась, небо стало подозрительно темно-синим, затянутым высокой облачностью, но потом потянул западный ветерок и снова выглянуло солнышко. Даже старик, всю жизнь проведший в тундре, не может с уверенностью дать мне прогноз погоды на ближайшие дни. Одно все твердят с уверенностью, что в конце августа будет бабье лето — несколько дней безветрия, тепла и солнца.
Как ни хорошо мне с людьми, как ни вкусны лепешки, пора двигаться дальше. Двое джентльменов провожают меня до верха долины, до моего тента, несут по очереди каяк. У каждого пастуха за плечами маленькие вещмешки, где обязательно лежит небольшой котелочек, заварка, сахар, кусок лепешки, полиэтиленовая накидка от дождя.
Хоть я и показала, как носят каяк на плече, взяв за металлический упор, пастухи сначала несли его по-своему, надев очко на голову, затем на короткой лямке через плечо под мышкой. Мы шли размеренно, не спеша, часто садились отдыхать. Я, сытая и отдохнувшая, иногда не выдерживала долгих перекуров, хватала каяк, бежала вперед. «Да погоди, еще наносишься!» — догоняли меня мужики и отбирали лодку.
Добравшись до стоянки, пьем чай. Сев на пятки, подставив колени к огню, смотрят на пламя путники тундры. Заморосил дождь, и оленеводы обыденно облачились в прошитые плотные полиэтиленовые накидки. Покрой капюшонов был очень интересным, они были остроконечные, как верхушки ненецкого чума.
Я в который уже раз снова переживаю, что у меня не работает фотоаппарат. Еще прошлым вечером пыталась разобраться в неполадке, даже засветила одну пленку, чтобы посмотреть, что с ней происходит внутри фотоаппарата. Делаю вывод, что он периодически действительно самопроизвольно мотает пленку вперед, до самого конца, а потом может сматывать якобы отснятую пленку обратно в кассету, не оставляя язычка, и высвечивать Е на табло. Попыталась снять моих спутников у костра, вставив новую пленку. Игорь говорит, что у них в бригаде есть мужик, который разбирается в фотоаппаратах. Но ведь мой аппарат не механический, вдруг что-нибудь случилось в электронике. Если точно знать, что починят, тогда можно сделать лишний крюк, а так…
Дарю Олегу короткий кусок веревки, служивший мне лямкой для протаскивания каяка по тундре и на мелководных участках реки. В глазах Олега огромный восторг: настоящая веревка — это большая ценность для оленевода. Мы прощаемся и расстаемся. Люди уходят в темноту. Я вздыхаю, разлука всегда тосклива.
Но перед глазами у меня все еще стоит яркая картина, которую так и не смог запечатлеть мой фотоаппарат: невысокие горки, голубое небо, вездеход с антенной рации, шуршащая масса оленей, бегущая по кругу, зеленые кочки тундры. Ловкие, загорелые до черноты мальчишки с арканом в руках, застывшие в броске…
Чукотский марафон
Утром в моей долинке нависли лохматые тучки, кусками поглотившие окрестные вершины. Казалось, вот-вот заморосит дождь. Неужели опять непогода? «Смотри, — всплывают в голове спокойные слова старика, — сейчас хорошо, а может быть очень хреново». Он так усилил это «хреново», так выразил в этой фразе всем своим видом, насколько здесь бывает действительно хреново, что у меня аж мурашки поползли по спине.
Но морось проходит, это был локальный дождик, и настроение мое улучшается, даже несмотря на то, что в окошечке несколько раз жужжащего вечером фотоаппарата снова горит ненавистная мне буква Е.
Оставляю на стоянке каяк, а также дежурный, не развязываемый, практически невостребованный пока гермомешок с двумя газовыми баллонами, двумя банками тушенки, топором и фальшфейером. Оставляю и большой котелок с небольшим количеством мяса и макарон — сварю, когда вернусь с первой ходки.
Широченную заболоченную водораздельную долину, на которую я вышла, которая распахивалась за стиснутыми горками верховьями речки, назвать перевалом никак не поворачивался язык. Этакая равнинная осоковая тундра, тянущаяся полосой километра в 2–3 шириной, окаймленная пологими каменистыми горами, с озерами в центральном понижении, с полным отсутствием кустарников. Подъема практически не чувствовалось, и перевальный рубеж отследить здесь было невозможно. На горизонте, словно далекие острова в море, торчали из колышимых ветром волн осоковых пространств острые вершинки дальнего хребта.
Тундра была мокрой, между стебельками осочек стояла вода, кочки были некрупные, и ноги могли лишь проваливаться в воду между ними, не находя достаточной по площади опоры. Сначала я даже не могла найти местечко, чтобы скинуть рюкзак и подышать — нигде не присесть — все мокро. «Но зато здесь вполне можно вести каяк на веревочке», — мысленно отмечала я и радовалась такому факту.
Еще мне в голову как озарение приходит мысль о том, что я могу перехитрить фотоаппарат. И почему же я не догадалась об этом раньше! Если после съемки нескольких кадров фотоаппарат начинает самопроизвольно мотать пленку вперед до конца, мне нужно просто после каждого кадра вынимать батарейку!
Вижу — потрясающее освещение, над дальними горами полосами светит солнце. Ах, у меня же в фотоаппарате перемотанная вперед пленка с отснятой вчера вечером парой кадров. Может, фотоаппарат еще не смотал пленку в кассету. Фотоаппарат лежал в чехле. Даже если он самостоятельно делал кадры в темноте палатки, пленка должна была остаться незасвеченной. Чтобы сохранить эту пленку для будущей съемки нужно перемотать ее в кассету вручную, оставить незатянутым язычок, чтобы потом можно было вставить эту кассету повторно.
Надо торопиться, световая панорама быстро изменяется! Не ленюсь. На широком просторе, посреди болота, на леденящем ветру вытаскиваю гермомешок и внутри него, в непроницаемо темном пространстве, провожу необходимые манипуляции. Убираю спасенную кассету до худших времен, а пока достаю новую, вставляю, делаю несколько кадров, вытаскиваю батарейку, издаю победный клич и радостно шествую дальше.
Надо сказать, что долго радоваться мне было не суждено. На очередном приглянувшемся мне пейзаже удовлетворенно достаю фотоаппарат, вставляю батарейку… Этот негодный предмет цивилизации в моих руках мгновенно зажужжал, со скоростью автоматной очереди, без передыху проматывая вперед кадры (с засветкой или нет, мне было неизвестно). «Вот зараза!» — ругаюсь я. Фотоаппарат затих, припадаю к окошечку — Е не горит! Затаив дыхание, щелкаю кадр. Фотоаппарат тут же снова резво зажужжал, быстро промотав пленку, на этот раз уже до конца — на табло высветился ноль. И тут же заработал, сматывая пленку в кассету. «Все! — в сердцах решаю я. — Бесполезно! Нет у меня фотоаппарата, про него нужно просто забыть…»