Одна шестьсот двадцать седьмая процента
Шрифт:
Неправедно угнетённый организм немедленно воспрянул, возрадовался и обрёл вкус к жизни. На душе полегчало. Жорик закурил, завёл свой "Фордик", дал по газам и с ветерком поехал домой.
Пешехода перед капотом он заметил слишком поздно. Жорик успел лишь отчаянно крутануть баранку влево и избежать, тем самым, лобового наезда. Зацепив пешехода задком и отбросив его в сторону, "Фордик" выскочил с дороги на трамвайные рельсы, прогрохотал по ним, снёс бетонный поребрик по другую их сторону и оказался на встречной, по счастью в это время пустынной. К чести Жорика, он не дал дёру. Через полминуты он уже суетливо оттаскивал
С намеревавшимся взломать продуктовый магазинчик воришкой и собиравшимся разобраться с женой алкоголиком легко справилась Галка. Потом я утихомирил парочку распоясавшихся в ночном ресторане хулиганов, способствовал задержанию группы подколотых отморозков и отогнал от роддома сексуального извращенца, демонстрирующего половые органы под светом уличного фонаря.
К пяти утра обычно наступает затишье, жёлтые точки на экране сменяются зелёными, появление красных становится маловероятным, и это означает, что можно немного расслабиться.
– Устали, Олег Саныч? – заботливо спросила Галка.
– Нет, – ответил я. – Не устал.
Да, я устал. Смертельно устал за десять лет бессменной работы. С тех пор, как у меня обнаружили паранормальные способности и пригласили для собеседования в "Ангехран" – институт, официально не существующий и не значащийся потому ни в одном документе. Тогда, десять лет назад, он ещё не назывался "Ангехраном", он никак ещё не назывался, да и института как такового не было. Была лишь горстка людей, решивших посвятить себя неблагодарной работе. Ангехранцами мы стали позже, когда один из нас пошутил, что мы – ангелы-хранители. Только не персональные, а общественные. Охраняющие людей от нелюдей. Тех, которые по недоразумению тоже считаются людьми.
Я устал. Устал работать без отпусков по двенадцать часов в сутки, получая за это мизерную зарплату. Устал от того, что у меня нет перспектив, нет личной жизни, по сути, ничего нет. И главное – устал осознавать себя богом. Хорошо, пусть не богом, пусть ангелом. Вынужденным принимать решения, влияющие на человеческие судьбы. А иногда и на жизни. Устал от парадоксальности детерминизма, от того, что решения эти зачастую не те, что пристало принимать человеку, а лишь те, которые возможны в будущем. Я не мог сдать насильника, грабителя или убийцу ментам, не мог велеть жертве уносить с места преступления ноги, не мог ничего, если в будущем эти события имели нулевую вероятность. Или настолько малую, что искать их надо было в шестом слое, а то и глубже – в слоях, паранормалу моего уровня не доступных.
Вот эта девочка. Ей девятнадцать, столько же, сколько было мне десять лет назад. И у неё сейчас столько же энтузиазма и восторженности, сколько во мне хладнокровия и цинизма. Она хочет стать одной из нас, мечтает об этом. У неё обнаружили способности, такие же, как у меня тогда. Способности видеть возможное будущее и влиять на него. Многократно увеличенные техникой. А кроме того, она училась в медицинском, пока не бросила, начав стажировку у нас. Нам крайне нужны врачи, просто необходимы. Их работа во много раз хуже моей – им предстоит ассистировать на хирургических операциях в тюремных и лагерных больницах, вживляя индикаторы агрессивности будущим клиентам.
– Иди домой, Галочка, – сказал я. – До конца смены вряд ли что-нибудь уже случится.
– Можно, я останусь, Олег Саныч?
– Оставайся, – вздохнул я. – Хотя я на твоём месте уже был бы дома. В пяти минутах, к тому же, живёшь. Отоспался бы, потом, проснувшись, почитал, посмотрел хороший фильм, сбегал бы на свидание.
– А вам не приходит в голову, – Галка вдруг покраснела, – что мне не хочется бегать на свидания?
– Вот как? И почему же?
– Иногда мне кажется, что для паранормала третьего уровня вы на удивление непроницательны, Олег Саныч.
Теперь настала моя очередь краснеть. Я пристально посмотрел на опустившую очи долу стажёрку. Неужели… Я ведь уже давно забыл, что это такое. Или не забыл?.. Я почувствовал, как во мне вдруг зародилась и окатила теплым приливом волна нежности. Неужели эта девочка…
Додумать я не успел. Красная точка появилась внизу экрана и с приличной скоростью устремилась от периферии к центру – клиент явно передвигался на машине. Я навёл сканер – этого человека я не знал. Залётный. Я быстро запросил на него информацию и сбросил её на экран. Ершов Геннадий Степанович, сорока трёх лет. Из которых пятнадцать отсидел за умышленное убийство. Жесткое, даже жестокое скуластое лицо с перебитым носом и короткой стрижкой. Выдающийся вперёд подбородок, взгляд твёрдый, решительный.
– Гнилой китаец, – скороговоркой начала считывать бегущую строку Галка. – Китайская гниль. Чушь какая-то, Олег Саныч. Подставили под мокряк, гниды, урыл бы обоих. Отмычка, старик дома один. Есть ещё какая-то шалава, типа внучки. Китаец божился, что по ночам её не бывает. Б-ет по ходу, сучка. А хрен ли, если и бывает. Один мокряк, два, без разницы.
Галка вдруг резко замолчала.
– Что такое? – быстро спросил я. – Продолжай.
– Олег Саныч, мне кажется…
– Что кажется?
– Куда он едет, Олег Саныч?
Я оторвался от сканирования первого слоя и бросил взгляд на экран.
– Похоже, по направлению к нам, – сказал я. – В чём дело?
Вместо ответа Галка схватила мобильный телефон и судорожно принялась нажимать кнопки на его лицевой панели. Я оторопел: её лицо стремительно побледнело, руки заходили ходуном, в глазах плеснулся вдруг страх.
– Дедушка, возьми трубку! – закричала в телефон Галка. – Дедушка, родной, пожалуйста, не спи, сними трубку. Олег Саныч! Олег! – стажёрка бросила мобильник на стол, теперь она кричала мне в лицо. – Он едет к нам, я точно знаю. Дедушка – филателист, он собирал марки всю жизнь. Этот бандит, он думает…
– Что он думает!? – теперь я тоже кричал. – Что думает эта сволочь!?
Я подался к экрану и вгляделся в бегущую по пунктирному квадрату строку.
– Марки, мать-перемать, – лихорадочно считывал я. – Дались гнидам эти марки, на хрен они нужны, кому их Китаец собирается толкнуть. А может, пробросить Китайца. Мочкануть старика, толкнуть самому, и – в бега.
Красная точка проделала уже половину пути от периферии экрана до центра. До синего кружка, которым отображалось здание нашей конторы. Через десять минут, от силы двенадцать, машина, на которой передвигается убийца, будет здесь.