Одна жизнь

Кнорре Федор Федорович

Два часа назад он вытащил в сад кресло. Сам ослабевший и исхудалый, бережно поддерживая ее под руку, привел и усадил здесь, в саду, укутав ноги одеялом...

Где-то вдалеке, за деревьями парка, начали стрелять пушки, скоро тугие удары послышались совсем рядом, за рекой, и она увидела двух солдат в серых шинелях, бегом тащивших тяжелый плоский ящик.

Пушки били не переставая, с ожесточенной торопливостью. Большой столб воды поднялся посреди реки, точно замер на мгновение, и рухнул. Земля дрогнула от тяжелого удара бомбы.

Истомина рванулась, хотела вскочить, побежать, но даже привстать

не смогла, так туго была закутана одеялом, подоткнутым со всех сторон. Руки, упершиеся в подлокотники, бессильно подогнулись... Да и куда бежать?

Она откинулась обратно на спинку кресла и глубоко вздохнула, расслабя мускулы. Нечего тебе трусить, глупая, сказала она себе. Ничего страшного. Пугает только грохот, и противно это ожидание нового удара, вот и все. Чего тебе бояться? Даже если это смерть. Как будто ты ее никогда не видела. Разве ты не знаешь, как умирают люди? Разве ты не закалывалась в склепе кинжалом своего Ромео? Разве, когда ты была Лизой, ты не пела предсмертную арию у Зимней канавки?.. Ну вот, теперь тебе дали новую роль, и скоро ты узнаешь, чем она кончится. Нечего дрожать. Все равно в последнем акте все кончается так, как сочинили либреттист с композитором!..

Снова ударило с каким-то хрустом. Земля, точно ожив от боли, дернулась под креслом. С сухим нарастающим треском громадный черный дуб медленно стал клониться и рухнул вершиной в воду.

Зенитки, стрелявшие в разных местах, разом все замолчали. Значит, это солдаты с той стороны реки отогнали самолеты, и, может быть, поэтому она осталась жива. И не погибли другие деревья.

Когда убивают солдата, он умирает за Родину. А если убьют меня? Я просто перестану жить, как то дерево, рухнувшее в воду, - кому я нужна? Кому нужна сейчас бедная Травиата, угасающая на мягкой кушетке, под плавные взмахи дирижерской палочки, сдерживающей оркестр, чтобы он не заглушал ее последние трогательные слова?

Кругом в промерзших домах без воды и хлеба умирают каждую минуту люди. Для кого теперь петь, играть, сочинять оперы? Теперь нужно только стрелять, как эти солдаты.

Не нужна! Вот самое страшное, что может случиться с человеком. К чему себя обманывать? Никогда она больше не будет петь, никогда больше не услышит шелестенья притихшего переполненного зрительного зала. Не нужна!..

Впереди только болезнь и надвигающаяся старость. Длинные, без надежды, дни и бесконечные ненужные вечера, и долгие ночи, в ожидании нового, никому не нужного утра... Ничего, кроме каких-нибудь жалких страстишек, что появляются у стариков, прячущих украдкой под подушку пакетики с любимыми пряниками.

Она вспоминала дряхлого трагика Самарского, его комнату со стенами, заклеенными афишами давно позабытых театров, с альбомами вырезок из давно прекративших существование газет. Вспомнила его бесконечно однообразные рассказы все о самом себе, о каких-то допотопных антрепренерах, о театрах, давным-давно сгоревших или снесенных за ветхостью... Он совсем позабыл и кем он был, и что с ним было. Он помнил уже только собственные свои рассказы и повторял их без конца...

Ее охватывает полное изнеможение. Сердце не болит, оно только слабо и торопливо бьется, точно куда-то спеша и все не поспевая. От слабости она начинает задремывать. А может

быть, это не сон? Может быть, сердце уже так устало, что на этот раз не успеет?

Через минуту, почувствовав сквозь сон озноб, она проснулась. Машинальным движением поспешила натянуть воротник, чтобы прикрыть горло, и растерянно открыла глаза.

В доме задребезжала стеклянная дверь, послышались приближающиеся по дорожке шаги. С наигранной бодростью, торопливо и нетвердо ступая своими длинными журавлиными ногами, приближается Кастровский, улыбаясь и помахивая рукой.

Издали кажется, что кто-то несет, покачивая, надетое на вешалку широкое пальто, - так он высок и худ.

Подойдя вплотную, он тяжело опирается о спинку кресла и тянется к ее руке. Он нагибается все ниже, ниже и вдруг, от слабости потеряв равновесие, садится на землю и довольно долго сидит, растерянно улыбаясь. С усилием поднявшись, он притрагивается губами к суховатой коже ее холодных пальцев и бестолково принимается раскутывать одеяло у нее на коленях.

Он помогает ей встать и, поддерживая под руку, очень медленно ведет по дорожке к дому, огибая мраморную чашу фонтана, в центре которого голенький мальчик стоит, обхватив руками дельфина. Когда-то в незапамятные времена, когда было жаркое лето и в мире не было войны, изо рта дельфина била, играя на солнце, тугая струйка воды...

Они опять проходят через террасу, опять под ногами хрустят осколки разноцветных стекол, выдавленных толчком взрывной волны. В доме пахнет затхлой сыростью. Только в комнате, где чуть слышно потрескивает крошечная железная печурка с трубой, выведенной в холодную кафельную печь, чувствуется слабое веяние жилого тепла.

Не раздеваясь, только расстегнув воротник, Истомина присаживается в кресло около круглого столика. На плюшевой скатерти лежат старые журналы и альбомы. Точно в комнате у врача, где тебя посадили дожидаться приема. Да в этой чужой комнате, куда ее загнала судьба, она и чувствует себя как в зале ожидания. Только не знаешь, чего и сколько времени придется ждать?

Кастровский с благоговейной осторожностью плавно помешивает в кастрюлечке, из которой идет пар. Глотая голодную слюну, он зачерпывает ложкой немного мутной жидкости, в которой плавают крупинки, пробует, обжигаясь, и от удовольствия прикрывает на мгновение глаза.

Потом, не оборачиваясь, он небрежно спрашивает:

– Вы не обратили внимания? Там вон газетка лежит на столе. Случайно как-то досталась!..

Она замечает на столике около себя серый листок военной газеты. Такие наклеивают теперь на стены домов, во дворах заводов и посылают в окопы на передовую для солдат, которые обороняют окраины города.

Она берет газету без особого интереса. Сводку сегодня уже слушали по радио, а газета всегда отстает.

– Справа, в самом низу, читайте внимательно.
– Он оборачивается, торжествующе улыбаясь.
– Ничего особенного, но все-таки приятно.

Она отводит глаза от сообщения о количестве сбитых за день самолетов и в самом низу, под словами "Хроника искусства", читает:

"В июне этого года исполняется 25-летие артистической деятельности замечательной советской певицы, артистки оперного театра Елены Федоровны Истоминой".