Однажды на краю времени (сборник)
Шрифт:
Я свернула не туда, стараясь разминуться с безглазой, безносой женщиной, которая хватала меня за блузку и требовала денег, и как раз шла в обход, когда мимо, не заметив меня, стремительно прошагала Геворкян.
И это было настолько неожиданно, что, оправившись от мгновенного потрясения, я развернулась и пошла за ней. Мне и в голову не пришло, что делать этого не стоит. Она была какой-то другой, было что-то непривычное в выражении ее лица, в осанке. Что-то незнакомое.
У нее даже походка была какая-то не такая.
Жертвы разобрали
Там проводились крысиные бои.
Как проходят крысиные бои, я узнала в тот вечер. Первым делом необходимо наловить побольше серых крыс. Больших, злых самок. Затем привести их в самое скверное расположение духа – проще всего не кормить, но существует и немало других способов. В общем, когда крысы на взводе, вы вываливаете дюжину в большую яму, выкопанную заранее. Затем спускаете в яму их противника. Здоровенного парня с обритой головой и связанными за спиной руками. Гениталии у него прикрыты небольшим куском ткани, но в общем-то он голый.
А потом крысам предоставляется возможность выбраться. Крысы подпрыгивают, кусаются, здоровенный парень старается затоптать их, раздавить ногами, грудью, головой – чем только сможет достать.
Вся сцена была освещена ярко, словно днем, а все пространство вокруг ямы запружено жертвами. Некоторые орали, подбадривая ту или иную сторону. Некоторые просто напряженно смотрели. Крысы визжали. Полуголый детина сражался молча, оскалив зубы в жуткой ухмылке.
Давно уже я не видела ничего более кошмарного.
Геворкян наблюдала за происходящим хладнокровно, не выказывая ни особенного интереса, ни отвращения. Спустя какое-то время мне стало очевидно, что она ждет кого-то.
Наконец этот кто-то появился. Худощавый мужчина, высокий, с острыми, словно вырубленными топором, чертами лица. Никто из жертв его не заметил. Их взгляды были устремлены вниз, в яму. Мужчина разок кивнул Геворкян, затем снова скрылся между полотнищами брезента.
Она последовала за ним.
Я последовала за ней.
Они дошли до слабо освещенного места на границе лагеря. Здесь не было ничего, кроме мусора, задних стенок палаток, забора из колюче-режущей проволоки и ворот, запертых на ночь.
Было нетрудно проследить за этими двумя издалека. Чужак держался гордо, подбородок вздернут, глаза блестят. Шел он весьма уверенной походкой. И был совершенно не похож на жертву.
Мне стало ясно, что он из числа Хозяев.
Как и Геворкян. Теперь, рядом с ним, на ее лице тоже полыхало нечеловеческое высокомерие. Как будто она сняла маску. Огонь, горевший на его лице, отражался в ней.
Я съежилась в тени палатки, слушая, как незнакомец произносит:
– Почему она его не включила?
– Она неуравновешенная, –
– Мы не можем давить на нее. Она должна включить его сама.
– Она включит. Дайте ей время.
– Время, – повторил чужак. Они оба засмеялись, и звук их смеха меня вовсе не обрадовал. Потом он прибавил: – Пора бы. Слишком многие задействованы в операции. Слишком многое поставлено на карту.
– Она включит.
Я стояла, глядя, как они пожимают друг другу руки и расходятся. Геворкян скрылась в палаточном городке. Чужак распахнул светящуюся дверь и исчез.
Причина и следствие. Они сделали… Что бы они там ни сделали с дочерью той женщины, это было сделано только для того, чтобы всучить мне Биппи. Они хотели, чтобы я включила прибор. Они хотели, чтобы в руки нашего правительства попал инструмент, гарантирующий повиновение. Они хотели, чтобы мы хорошенько прочувствовали, каково быть ими.
Неожиданно у меня пропали всякие сомнения, что мне следует делать. Я перешла на решительный шаг и скоро уже бежала. Люди спешили убраться с моего пути. Если они мешкали, я просто отталкивала их в сторону.
Я должна добраться до Биппи и уничтожить его.
Как же это было глупо, глупо! Если б я медленно брела, опустив голову, я превратилась бы в невидимку. Стала бы невидимой – и мне ничто не грозило бы. Я же орала и ругалась, производя много шума и суеты. Разумеется, я привлекла к себе внимание.
Разумеется, Геворкян преградила мне путь.
Я остановилась, покачнувшись.
– Геворкян, – проговорила я слабо. – Линда. Я…
Вся ложь, которую я готова была произнести, застряла у меня в горле, когда я увидела ее лицо. Выражение ее лица. Эти глаза. Геворкян потянулась ко мне. Я шарахнулась назад в совершенной панике, развернулась и побежала. Любой на моем месте сделал бы то же самое.
Это был какой-то кошмар. Толпа замедляла мой бег. Я спотыкалась. Я понятия не имела, куда двигаюсь. И все это время чудовище преследовало меня по пятам.
С наступлением темноты никто не заходит в лагерь без служебной необходимости. Но это не значит, что никто действительно не заходит. По чистой случайности Геворкян загнала меня в ту часть лагеря, где имелось нечто, чего посторонние не смогли бы найти нигде больше, – квартал проституток.
Жертвы выставляли себя на продажу самым незатейливым способом. Вдоль протоптанной в траве дорожки, по которой я бежала, стояли ряды клеток, в каких обычно держат собак. Они были украшены фестончиками новогодних гирлянд, и в каждой сидел, скорчившись, мальчик. Голый, чтобы было лучше видно все его модификации и деформации, которые некоторым казались привлекательными. Мимо клеток прохаживались сменившиеся с дежурства солдаты, прикидывая свои возможности. Одного из них я узнала.