Однажды в кабаньем детстве
Шрифт:
Веприцын путь вначале лежал через трущобистый кустарник, по незаметному, ею же проделанному проходу с тропинкой. Затем, миновав полукольцо елей, она оказалась в березовой редине и там сразу же приступила к обманным действиям, которые должны были ввести в заблуждение неизвестного недруга: под вскрик сорок кинулась в одну сторону, потом с невинным видом потрусила в другую и с такими маневрами постепенно добралась до соснового бора.
Обычно на этой точке предвкушение жировки уже начинало вытеснять из нее страх за судьбу оставленного дома, но теперь страх, как ни странно, не уменьшался. Большая семья как бы держала во власти свою защитницу. Словно на длинной привязи, веприца забирала все влево
Ей понадобились мгновения, чтобы пролететь березняк, пробиться сквозь коридор в кустарнике и выскочить на площадку перед логовом. И она сразу же заметила в самом центре прикрытия пустую ямину, а колебание воздуха обозначило перед ней еще отпечатанную на нем фигуру тайного хищника.
И в прошлые годы ярость бросала веприцу в погоню - всегда безуспешно. Но сегодня лис был рядом, не дальше чем в двадцати, десяти шагах! Веприца точно знала, где он, и, как глыба, рухнула туда, прошибая стенку логова, и вынеслась наружу, таща на себе обломки веток.
На этот раз он влип, этот хитрец, слишком положившийся на опыт прежних лет. Ярко-пламенный, он удирал, будто прожигаясь сквозь тесный подлесок. Он весь обратился в движение и вряд ли уже помнил, что в зубах у него кабаненок.
Впереди красивой аркой изгибалась кривая береза. Корявый ее комель был наклонен под очень небольшим углом - никто бы не подумал, что на него сможет влезть такой зверь, как лис, но хищник в тот самый момент, когда белый кончик его хвоста извивался от скорости чуть ли не у самого рыла веприцы, внезапно рыскнул к комелю и - чудо!
– взбежал на горб арки с совершенно кошачьей легкостью! В тот же самый момент веприца, увлекаемая инерцией, врезалась, миновав березу, в бересклетовый куст, который пружинистым отпором помог ей развернуться.
Она опять увидела своего обидчика. Только что показавший ловкость кошки, лис проявлял качества канатоходца: ствол наверху был круглым и скользким, туповатые когти в него не впивались.
Добыча еще больше ухудшала положение. Во время бегства ударами о встречные препятствия ее как бы заклинило в поневоле разинувшуюся до предела пасть; теперь кабаненок, еще живой, слабо шевелил ножками, мешая сохранять равновесие. Прикончить его не было никакой возможности.
А веприца, вся раскосматившаяся, ощетиненная, не спуская с лиса маленьких, но горящих страшными красноватыми огоньками глаз, носилась вокруг бересклета. В ярости она поддевала рылом и отбрасывала попадавшиеся ей кочки, какие-то сырые коряжинки и обломки хвороста. Эта жуткая расчистка должна была, конечно, до смерти устрашить незадачливого похитителя, но тот пока стоял как изваяние. Только голова его, отягченная ношей, клонилась все ниже.
Наконец ему стало невмоготу держать кабаненка. С отчаянной осторожностью он тряхнул головой, добыча вывалилась, упруго стукнулась о ствол и полетела в бересклетовый куст, где застряла, не долетев до земли. Лис облегченно облизнулся.
Веприца, не признав в свалившемся комке свое чадо, продолжала метаться. Лис имел чуть ли не безмятежный вид.
И вдруг пронзительный визг огласил лес. Это потерпевший, очухавшись, обнаружил, что жизнь стала невыносимой.
Затрепетав, мать ринулась на помощь. Мощный удар рылом в самую гущу бересклета вызвал сотрясение ветвей, и тело кабаненка совершило звонкое, как если бы он был набит монетами, приземление. Продолжая верещать, бедняга выбрался на открытое место, но бежать никуда не захотел, встал. Мать засуетилась возле, испытывая необходимость прекратить невыносимый звук. Кабаненок же упивался своим горем.
Выло в его крике что-то противоестественное,
Только лис сохранял отменное равнодушие. Он смотрел вдаль, словно хотел показать, что маленькие семейные сценки его ничуть не интересуют.
Наконец мать догадалась предложить пострадавшему молока. И тогда крик сразу же прервался - на высоком взлете - и даже оставил впечатление незаконченности. И тотчас восстановился порядок: беспечно полились голоса птиц; белка, образумясь, спустилась на ту незначительную высоту, где ей разрешалось находиться, и, растрепанная, осела на толстом суку; дрозды исчезли; а полёвки, наоборот, повылазили из нор и принялись с шорохом переворачивать сухие листья, разыскивая под ними приготовленные к жизненному прозрению семена леса.
Лишь для хищника не получилось никакого облегчения. Лежа, веприца не переставала косить на него глазом, и с такой выразительностью, что ему, видно, в конце концов сделалось совсем не по себе. Он попытался выйти из поля зрения своей неприятельницы, просеменив немного вперед, - очень рискованно, потому что берестяной ствол под ним потончал и держаться на белой, холодной его гладкости стало еще труднее.
Судя по всему, близилась развязка: треск растоптанных ребер, предсмертный хрии, в клочья разодранное и, возможно, с потрохами съеденное тело, а потом - кровью окрашенная весенняя вода... Что ж, в кои-то веки копытному зверю удается поквитаться с хищным!
Но тут уши грозной мстительницы принялись выделывать явно безотносительные к тягостному происшествию кренделя и петли. На первый взгляд бессмысленные, никому не понятные, эти загогулины на самом деле были наиточнейшей записью событий, развивавшихся в это время в гнезде.
Вначале там закопошились. Потом закопошились сильнее и довольно быстро растащили в разные стороны клочья ценной ветоши. Потом одиннадцать полосатых почти враз открыли себя пронзительному солнцу, птицам, деревьям. (Веприца нервно пошевелилась.) А они, всего лишь на миг озадаченные обилием окружающей жизни, вдруг осмелели и затопали кто куда! Так, как если бы слух был ее зрением, веприца с точностью различила, что два кабаненка приблизились к самому краю глубокого бочага и, нагнув головы, смотрятся в голубое зеркало его поверхности; а еще один рисковый бредет уже где-то за логовом, прямо к вязкому болоту! Она резво вскочила, почти отшвырнув самозабвенно наслаждавшегося страдальца. (Он возмущенно визгнул.) Кинув взгляд в сторону лиса, краткий и категоричный, словно повеление оставаться на месте, с шумом устремилась к логову. Унылый кабаненок побежал за ней.
Оставшись в одиночестве, лис стал внимательно смотреть вниз, намереваясь воспользоваться самым коротким да и, несомненно, единственным путем отступления. Но его ожидало разочарование: страшной веприцы нет, а прыгнуть, оказывается, все равно нельзя: высоковато. Неприятное открытие настолько поразило хищника, что он даже умудрился сесть и свесил хвост, причем сделал это машинально - сознательно на такое движение он бы не решился.
На диво сосредоточенный, он сидел и сидел, казалось мучительно размышляя над странным вопросом бытия. Действительно, почему нежный кабаненок, совершив известное падение, остался цел и невредим, а ему, мудрому и сильному, это же самое расстояние неподвластно?