Однажды в Карабахе
Шрифт:
– А ты впрямь такой праведный? Ты хоть себя в зеркало видел? – заворчал в досаде Человек с фингалом. – Да твоей бородой не только детей, слонов можно напугать…
Все его попытки подружиться со мной тоже потерпели фиаско. Он был какой-то фальшивый. После, его куда-то забрали…
На следующий день пришли опять за мной. Когда выводили, Бородатый окликнул меня из своего угла:
– Я за тебя буду молиться, брат мой. Аллах велик! Не бойся. Не вижу я на твоем пути больших преград.
– За себя молись, –
Тогда я не был верующим. Вера пришла ко мне позже, вместе с горем…
Меня грубо втолкнули в комнату, и я очутился лицом к лицу с военначальником, предъявившим мне это страшное обвинение. После узнал, его звали Сабиром Ахмедовичем. В нашем рассказе мы будем называть его также полковником Мусаевым. Этот человек будет играть в моей судьбе исключительную роль, потому я его опишу немного подробно.
Среднего роста, коренастый, лет 60-ти. Зачесанные назад полуседые густые волосы и пышные усы придавали ему схожесть со Сталиным. Большие глубокие глаза, окруженные морщинами, и открытый строгий взгляд. Пожалуй, все…
В комнате кроме него находились садист-опер с подтяжками, сегодня он был чисто выбрит. И еще один тип в камуфляжной форме у окна, повернувшийся к нам спиной. Я с ненавистью посмотрел на своего обидчика. Тот лишь нагло усмехнулся.
– Значит, предъявленные вам обвинения не признаете, Гусейнов, – начал Мусаев, пристально смотря на меня.
Мозг усиленно работал. Окна без решеток… Впервые меня привели на допрос без наручников, и этот аспект подсознательно удержал меня от резкого поступка. А следующие слова военачальника вовсе выбили меня из колеи:
– А ты крепкий орешек, сынок, – вдруг устало произнес он. – Побольше бы таких ребят…
Я в недоумении уставился на него.
– Поздравляю, Гусейнов. Вы держались стойко. Мы прекрасно знаем, что вы доброволец и с честью служите Родине. Теперь можно с вами сотрудничать.
Он сделал шаг ко мне и протянул руку.
Я сконфуженно смотрел на эту руку, ничего не понимая. Машинально ее пожал. Вдруг военнослужащий, стоящий у окна, повернулся, и я узнал в нем… Человека с фингалом. Только без всяких признаков побоев на лице и чисто выбритого.
– Ну что, брат, – улыбнулся он, – теперь скажешь, за что сидишь? Кто же все-таки в тебя камень бросил?
– Что все это значит? – охрипшим голосом спросил я. Было такое ощущение, что все это происходит не со мной.
– Это значит, что следствие установило вашу невиновность. Убийство гизира Мамедова не ваших рук дело.
– Тогда зачем все эти… – я вспомнил, как меня били, и почувствовал нарастающую злость внутри. – Наверное, еще поблагодарить должен вас, что не добили и не посадили?
– А как же, сынок, – ехидно усмехнулся садист-опер. – Или ты никогда не слышал истории о безвинно убитых и погубленных?
Далее он почти вплотную подошел ко мне, дыша чуть ли не в рот:
– А заодно и запомни: личное оружие – это как любимая женщина, постоянно требует к себе ласки, заботы и внимания. Усек?
Я вспомнил. Толстозадый племянник комбрига гизир Салимов, начальник столовой, в тот злополучный вечер, когда я готовился поступать на дежурство и убили Мамедова, лично меня обслуживал на ужине. Все подлизывался, подхалимничал, пожирнее мясо подкладывал… С отвращением глядя в его масленые, обкуренные глаза, я подумал тогда, что это результат моей воспитательной работы…
Что-то подсыпали в чай. Он был с каким-то привкусом. Потому я и отключился. Но зачем!..
– Расулов, – недовольно вмешался начальник, предугадав мое еле уловимое движение к оппоненту, – выходите уже из роли! Хотя признаюсь, в отличие от Адылова, – кивнул он в сторону бывшего моего сокамерника, – вы свою роль сыграли безукоризненно.
– А что я? – обиженно заворчал Адылов. – Три дня сидел в этом крысятнике, блох кормил…
– Может, все-таки объясните, что происходит? – кое-как взяв себя в руки, я процедил.
Мне объяснили…
– Предлагаю изложить суть сказанного, – предложил Прилизанный. – Несмотря на то, что ваш рассказ обещает быть занимательным, мы устали…
– Это ты устал, – хмуро возразил Ветеран в тельняшке. – Меня лично дома ждет чифирь на старой плите, а его, – указал он на Бакинца, – соседская корова.
Тот аж поперхнулся и зло посмотрел на товарища.
– Во-во, – съехидничала Гюлечка, – пусть поторопится, а то бедняжка заждалась, еще молоко потеряет.
– Слушай… – обрушил негодование на “Тельняшку” Бакинец. – Причем тут корова? Зачем корова? Откуда ты взял, что меня дома ждет корова?
– А кто? – огрызнулся тот. – Может, соседская телка в мини юбке? Тебе корова и подходит.
– Ах ты…
– Прекратите зоологию! – возмутился Прилизанный.
– Тут уже не зоология, а зоофилия, – захихикала Гюлечка.
– Бесстыжая… – зафыркал Оператор и возмущенно дунул на свою крашеную челку.
– Хватит! – заорал Прилизанный. – Достали уже!
– Слушай, ты что, на сходке или в парламенте? – возмутился Ветеран в тельняшке. – Клянусь, даже там такого регламента нет. Сколько можно народу рот затыкать.
– Это ты что ли народ? – презрительно скривил рот Прилизанный.
– Нет, мой… – обнял свой зад Ветеран в тельняшке, но вовремя прикусил язык. После, резко схватив на груди тельняшку, заорал:
– Пролетарии всех стран, объединяйтесь! Смерть буржуям!
Ганмуратбек покачал головой:
– Пролетарии, буржуи… Дожили. Говорил мне один старец, что придет время, советскую власть в зад готовы будете целовать. Кажется, это время наступает…