Однажды в Лопушках
Шрифт:
Неужто и вправду пойдут в присутствие? Работать станут…
Бестужев представил себе внучку где-нибудь на Северах, ладящую контуры плотины, и фыркнул. Дурь это все. И молодость. Все одно потом выйдет замуж, нарожает детишек и забудет про эту свою магию с карьерой вкупе. Так отчего бы сразу? И чтобы рожать от подходящего человека, который и содержать семью сможет, и о детях позаботится… нет, что бы там Наташка ни говорила, но свою кровь Ярополк не бросит.
Сын смотрел мрачно.
Сел.
Вытянул ноги… и мог бы привести
— Доброго дня, сынок, — произнес Бестужев ласково. Но Мир лишь головой мотнул, челюсть его выдвинулась, а на шее вздулась жилка.
Вспыльчивый.
Непоседливый.
Уж сколько ни пытался Ярополк обуздать натуру младшенького, а ничего-то не вышло. Надо было его в училище отправить, которое военное. Там бы, небось, сделали человека. Но следовало признать, что хорошая сия идея несколько запоздала.
— И чем обязан радости встречи? — Ярополк решил не обращать внимание на детские капризы. Он обошел стол, нежно погладил глобус, вырезанный из глыбы малахита, да украшенный мамонтовой костью.
Жена дарила.
С приговоркой, что вот он, мир, который Бестужев, с его ко власти любовью, всенепременно завоюет. Ошиблась. Мир ему без надобности, да и власть… Ярополк не любит её, но лишь понимает, что лишь тот, кто у власти, способен распоряжаться собственной жизнью.
И не собственной.
— Я звонил, — голос у Беломира был сиплым.
Пьет?
Нет, пить он не пил… маг ведь, и печать ставили полновесную, ибо нет ничего поганей пьяного мага. Но верные люди сказывали, что у себя заперся, на люди и не показывается. Сидит. То ли о любовнике своем, еще та погань, горюет, то ли в целом о жизни.
— Извини, верно, дома не было…
— И не доложили?
Доложили, конечно, уж в доме-то своем Бестужев порядки наладил.
— Запамятовал, — развел руками Ярополк. — Уж прости… дела государственные… в Думе новый проект готовят, а Его императорское Величество подумывает, как бы с британцами отношения наладить. В последнее время совсем уж тяжко стало… Америка, опять же… не разумеют они с их демократией наших устоев. Повадились нападать, обвинять в нарушении прав человека.
Беломир покивал, мол, все-то понимает.
— И все же чем обязан? Или тоже ту статейку пасквильную видел?
— Статейку?
— Про Николашку… бедовый малый, но упрям… я ему еще когда предлагал бросать дурное. Пристроил бы в министерство, а там уж человек талантливый сможет выделиться.
— Особенно с твоей-то помощью, — не удержался Беломир.
— Само собой, кого ж мне еще поддерживать, как не своих… я бы и тебя поддержал, если б ты сам не задурил.
Беломир засопел.
И ведь понимает свою вину… нет, Бестужев и тот скандал мог бы замять. Хватило бы чем заткнуть рты… и заткнул же, не вышло ведь ни словечка за пределы-то кабинету. Тогда-то он просто решил проучить сына, показать, чем его игрища обернуться способны.
— Спасибо, я как-нибудь сам разберусь.
— Вижу, разбираешься, — Бестужев произнес это почти без насмешки. Но Беломир вскинулся.
— Р-разбираюсь…
— Я ж не против, — Ярополк поднял руки. — Сам так сам… ежели помощь нужна будет, то завсегда с радостью…
— Обойдусь. Я пока… просто… пытаюсь понять… — Беломир махнул рукой.
Пытается.
Матушка ему оставила во владение и квартирку, пусть и не в Белой части города, да во вполне приличном месте. И счет у него имелся, и, сказывали, сынок услугу оказал какому-то там купчишке… и вовсе подал заявку на открытие частной лицензии.
Заявку-то пока попридержат.
Ненадолго.
Месяцок там, другой… не с Беломировым терпением столько выждать. Остынет. Бросит. Забудет дурную затею. Где это вовсе видано, чтобы Бестужевы у нуворишей на побегушках работали? То-то и оно…
— Дошел до меня один слух… не знаю, сколько в том правды… будто у Сашки семья была.
— Была, — почти не дрогнувшим голосом заверил Бестужев. — Сам ведь на свадьбе гулял. Или запамятовал?
— Не та, которая напоказ, но настоящая… женщина, которую он полюбил. И ребенок.
Сказал, вперившись взглядом в Ярополка.
И тот смутился.
Самую малость.
— Кто тебе этакую глупость поведал?
— Потемкин, — не стал отпираться Беломир. — А он врать не станет.
— Может, — руки дрогнули, и это навряд ли укрылось от сына, правда, виду поганец не подал. — Может, и не станет, да… только и правды-то… услышал что-то там, а сам не понял, что именно.
— Стало быть, ложь?
— Не знаю… была там какая-то ведьма… но я не вникал.
Беломир усмехнулся.
— А ведь врешь, — произнес он очень спокойно. — Как есть… надо же… я и вправду хорошо тебя знаю. Так что… прав Алексашка, имелась у Сашки любовь.
— Глупость это была! Дурь…
— Любовь.
— Одно другому не мешает…
— Рассказывай, — и прозвучало это непривычно жестко, будто… будто разом вдруг повзрослел младшенький, бедовый, бестолковый… а взял и… и выглянул из глаз его зверь Бестужевской породы.
…а ведь и он служил.
Сбежал, поганец, и подался туда, где у Бестужевых власти нет. Настолько нет, что даже узнать, чем занимался-то он, не вышло. А сам Беломир, возвернувшись, не больно-то рассказывать желал.
Загулял.
Заколобродил… бестолочь.
— Рассказывать особо нечего. Незадолго до… явился ко мне. От как ты. Сказал, что больше не желает поддерживать видимость брака. Что ничего-то у него с женой нет и быть не может. Они чужие друг другу люди, и потому-то ему развод нужен. Я уж его и так совестил, и этак… какой развод? Турбины нам бы оскорбления не простили. Да, всякое случается, но вид-то держать надо.