Однажды в Октябре
Шрифт:
Сообщение с «Североморска»: Отряд форсировал Передовую минную позицию, и теперь вертолеты ищут проходы, оставленные для линкоров в минных полях горла Финского залива. Так называемая Центральная минная позиция заминирована куда гуще, но выходы в Балтику для собственных линкоров все равно оставлены.
12 октября (29 сентября) 1917 года, 02:45 СЕ, ТАКР «Адмирал Кузнецов»
Итак, как перелетная птица, я опять возвращаюсь домой. Сердце немного щемит от грусти, и предчувствия встречи с родным городом, каким он был за 38 лет до моего рождения. Городом, который еще не знал ни «красного
В 02.45 по берлинскому времени Ка-27 ПС с нашей командой на борту оторвался от палубы «Адмирала Кузнецова». В Петрограде в это время уже было почти четыре часа ночи, или утра — кому как нравится. Мы задержались, готовя для встречи с товарищем Сталиным необходимые «методические материалы». Следом за мной на «Североморск» должны были вылететь и Бережной с Антоновой. Вертолет поднялся почти на максимальные для себя четыре километра и, пробив верхний край облачности, понесся освещаемый яркой и полной луной. Лететь нам до Петрограда около часа с небольшим. Штурману приходится ориентироваться только на звезды, компас и приводные радиомаяки «Адмирала Кузнецова» и «Североморска». О прочей роскоши, вроде спутниковой навигации, здесь и слыхом не слыхивали. Впрочем, Питер и тогда был большим городом — так что не промахнутся.
Ночь была, как по заказу, лунная, но облачная. Время от времени я заглядывал в иллюминатор, наблюдая в разрывах облаков Балтийское море. Иногда вертолет на несколько минут нырял в вязкий туман, в котором, казалось не было ни верха ни низа. Ногам было непривычно в сапогах — отвык от них за несколько десятков лет. Китель с чужого плеча немного жал под мышками. Ирина, похожая на молодую работницу с фабрики, смотрелась очень живописно. Она тоже еще не могла никак привыкнуть к новой одежде, и то и дело поправляла на голове косынку и одергивала подол длинной суконной юбки.
Ну, а старший лейтенант Бесоев вместе со своими бойцами были одеты совершенно одинаково. Расстегнутые до пояса, камуфлированные, форменные бушлаты, со споротыми погонами. Камуфлированные кепи без эмблем. Под бушлатом забитая оружием разгрузка, под разгрузкой тельник. Сначала «ксюхи» думали спрятать под бушлаты, но потом решили нести их открыто — на плече стволом вниз. Перед самым вылетом мы переиграли, решили взять обычные АКСУ. Время такое, теперь и с фронта дезертиры бегут с оружием.
Время тянулось медленно. Меня мучила одна мысль — успеем ли застать Сталина в типографии, а если нет, то куда он оттуда направится — к Аллилуевым или в Смольный.
Вертолет, завывая турбинами, летел все дальше и дальше на восток, прямо к цели нашего путешествия. Сейчас мы где-то над Финским заливом. Скоро на горизонте должен показаться Кронштадт. Вертолет начал снижаться еще над Финским заливом, пробивая облака. В Питер мы рассчитывали попасть, обогнув его с севера, чтобы не тарахтеть над самим городом. С штурманом, моим земляком, мы прикинули, что зайдя к месту высадки со стороны Пороховых, мы пройдем над дачей Кушелева-Безбородко, и выйдем к Таврическому саду со стороны Водопроводной станции. Ее высокая кирпичная башня была хорошим ориентиром.
Еще до отправки экспедиции, мы с полковником Бережным и старшим лейтенантом Бесоевым обсуждали опасность нашей высадки с вертолета в Таврическом саду. И пришли к единодушному мнению, что риск минимальный. Ночное появление над городом грохочущий машины, конечно, не останется без внимания. Но самой высадке, которая по нашим расчетам займет не более пяти минут, никто не успеет помешать. В саду возможен сторож, но он вряд ли сунется к нам, издали наблюдая за непонятным для него явлением. А жители домов на Таврической улице, запуганные уголовным беспределом, вряд ли захотят выйти на улицу — жизнь дороже. Звонить в милицию-полицию никто не станет, из-за отсутствия таковых. Ну, а после высадки мы бесследно растворимся в темных улицах спящего города. К тому же я знаю все тамошние проходные дворы, в которых можно мгновенно исчезнуть, и вынырнуть уже на другой улице. Хорошо быть местным, хотя и родившимся через тридцать восемь лет после октябрьских событий.
Вот, остались позади черные форты Кронштадта, вытянувшиеся цепочкой поперек залива. Где-то там бузят и агитируют «за свободу» балтийские «братишки». С ними нам еще придется помучиться, приводя их к общему знаменателю, но это все впереди. До Кронштадта руки дойдут еще не скоро.
Вертолет, выйдя в район Полюстрово, начал снижаться. Борттехник махнул рукой, показывая, чтобы мы были готовы к десантированию. Впереди высились громада башни Водопроводной станции и шатер Таврического дворца, а слева виднелись купола Смольного собора.
Высота пятьдесят метров, за раскрытым люком ревет разорванный вертолетными винтами сырой питерский воздух. Перемахнув Неву, мы зависли над Таврическим садом. Высаживаться мы должны были на площадке, где любители конного спорта занимались выездкой своих лошадей. Это место мне было хорошо знакомо — при советской власти здесь играли в футбол. За забором сада на другой стороне Кирочной высился шпиль Музея Суворова.
Первыми по фалу вниз через открытый люк вертолета соскользнули две «мышки» с ПНВ. Приземлившись, они резво разбежались в разные стороны, и убедившись, что все в порядке, подали нам сигнал инфракрасным фонариком. Вертолет стал снижаться. Вот его шасси коснулись земли. Мы быстро выпрыгнули из винтокрылой машины, и отбежали в сторону. Взревев двигателями, Ка-27ПС взмыл в воздух, и отправился в обратный путь. А мы, подхватив свои вещи, резво пошагали по пахнущему конским навозом плацу в сторону деревянного мостика через одну из проток декоративного пруда.
Перебежав через мостик, мы подошли к воротам сада, выходящим на Таврическую улицу. Постояли, прислушались. Было тихо. Никаких сигналов по рации не поступало, значит, «мышки», обеспечивающие нашу безопасность, ничего подозрительного не обнаружили. Бесоев подошел к воротам, отодвинул засов, и приоткрыл одну из створок. Мы протиснулись в образовавшуюся щель. На улице, вместо привычного асфальта под ногами оказалась булыжная мостовая. Мы дождались, когда прикрывавшие нас бойцы Бесоева перемахнут через ограду сада, и отправились в сторону Тверской улицы. В руках у меня был деревянный чемодан-сундучок, в котором лежал ноутбук и прочие нужные для работы вещи. На углу Таврической и Тверской мы полюбовались домом со знаменитой «башней из слоновой кости» поэта-символиста Вячеслава Иванова.
С Таврической мы свернули на Тверскую, а с Тверской на Кавалергардскую. Идти нам было меньше километра. На пустынных улицах не было видно ни одной живой души. Лишь на пересечении Кавалергардской и Шпалерной нам навстречу попался припозднившийся прохожий, но увидев нас, он испуганно шарахнулся в подворотню. На афишных тумбах болтались обрывки каких-то плакатов, улицы освещались редкими фонарями, лампы которых горели в полнакала. Было сыро, темно и неуютно.
На углу Шпалерной, там, где в мое время стоял памятник Дзержинскому, виднелись одноэтажные корпуса Аракчеевских казарм. До начала войны в них находилась Офицерская кавалерийская школа, которой одно время командовал генерал Брусилов. Сейчас здание казарм было бесхозным, и частично разграблено местными жителями. А вот и цель нашего путешествия!