Однажды в Париже
Шрифт:
— Для танцора ты слишком тяжелый. Сегодня вечером можешь возвращаться к себе. Мне уже начинают надоедать твои выходки реакционера, когда ты выступаешь против всего, за что все за, и за все, против чего все против…
В ее голосе больше не было обычного привкуса сахарной пудры. Взгромоздившись на трон гуманизма, она растаптывала своего альфонса и называла его бездарным танцором. Это уже начинало вызывать смущение. Никогда бы не поверил, но Армелль Делатур оказалась более гневной, чем разъяренный верблюд. И неиссякаемой. Она говорила не переводя дыхание. И с какой скоростью! Она даже обвинила парня в том, что он сторонник охоты на детенышей тюленей. Никогда она не произносила столько фраз за один раз. Но если все мы были смущены, то танцор и бровью не повел, он просто положил себе в тарелку еще малины. Раскаты взрывов вулкана по имени Армелль или звук, с каким разгорается спичка, — ему все было одинаково. Критика пишущей романы актрисы скользила по нему, как вода по телу русалочки. Когда Армелль замолчала, он просто спросил, закончила ли она. Честное слово! Она просто иссякла.
Искусственный блондин как настоящий хам положил свою салфетку прямо в тарелку, встал и сказал Армелль, что оставляет ее с теми, кого за ужином она назвала «грязной бандой
— Не надо закатывать глаза. Ты не на сцене. К тому же ты никогда там и не играешь. Ты годна только на то, чтобы сниматься в телесериалах.
Потом он вышел, достойно сопровождаемый Кастором и Поллуксом. Не думайте, что мне было не по себе. Обожаю такие ситуации. Ни за что на свете не стал бы я сокращать свое пребывание на этом ужине. Момент истины настал, сейчас-то я повеселюсь. Но — какая досада! — завибрировал мой мобильник. Прежде чем отключить телефон, я посмотрел на высветившийся на дисплее номер. Меня вызывала Аньес. Естественно, я сразу же ответил. И услышал — о, удивление! — что ее тон резко изменился. Остроумная пчелка вовсе не смеялась. Она была в слезах. И проговорила, всхлипывая: «Брюс пытался убить меня». При этих ее словах я мысленно представил обложку для номера «Сенсаций», который сможет быть продан в количестве 900 000 экземпляров.
Через полминуты я попрощался со всеми и вызвал такси. Или в моих руках была сенсация года, или, что еще лучше, я сам изгоню Брюса из жизни Аньес. В любом случае, боги мне благоволили.
Глава 11
Мэтр Франсуа Делор, адвокат.
Ничего не имею против журналистов. Благодаря ним я зарабатываю себе на жизнь. В этом одно из очарований Франции: здесь получают выкуп от прессы. Такую шутку не стоит даже пытаться практиковать в Англии. Там уважают истину; здесь обожают власть — это просто манна небесная для адвокатов моего вида. Троньте только волосок на голове у одного из моих клиентов, и я вас заставлю заплатить. Это так легко. А в Лондоне самая знаменитая британская топ-модель, судившаяся с журналом, который рассказал, как она разворотила комнату в Дорчестере, проиграла. В Париже я пригвоздил бы продажное издание к стене. Этот инцидент относился к частной жизни принцессы массмедиа и не имел никакого отношения к ее профессиональной или публичной деятельности. Значит, опускайте занавес! Когда я читаю «Вэнити фэйр», глазам своим не верю. Маленькие секреты, большие тайны, бестактное раскрытие секретов, признания… В суде высшей инстанции Нантерра, который я предпочитаю, каждый из этих пунктов подпадал бы под действие закона. Франция продолжает быть кастовым обществом, где удовольствие остается движущей силой для власть имущих и для звезд. Не стоит и говорить, что я одобряю этот изысканный пережиток Старого порядка: привилегированное сословие сохраняет право наслаждаться своими привилегиями втайне. Я надзираю за этим. И не думайте, что журналисты ко мне в претензии. Они находят мою бдительность такой же нормальной, как и попустительство со стороны судебных властей. Адвокаты носят шапки, судьи надевают ливреи, и те и другие находятся на службе, вот и все. Однако пресса все-таки устраивает свои дела. Доказательство: досье Аньес де Курруа попало в мой портфель во время вечера, где все мы были в своем кругу, на междусобойчике адвокатов и журналистов, с участием, кроме того, некоторых политиков. Это была прекрасная иллюстрация жизни парижского общества, где ужинают с теми, на кого нападают, и обращаются к ним на «ты».
Мероприятие, проходившее в павильоне Сентонж в садах на Елисейских Полях, было устроено по поводу вручения ордена Почетного легиона Тьерри Невэтуалю, директору «7x7». Такой наградой были отмечены скорее физиологические достоинства выдающегося представителя четвертой власти, чем редакторские заслуги: государство сняло шляпу перед бронированным пищеводом, способным проглатывать добычу одну за другой. Тот, кто должен был вручить награду Тьерри, должен бы был аккуратно составлять свои фразы, чтобы избежать любого пикантного намека на пособничество. Эту миссию осуществлял министр культуры и массовых коммуникаций де Фабр. Журналист Невэтуаль получил орден, и весь Париж собирался похлопать его по плечу — для провинциала из Жера ничего больше не имело значения. Он достиг этого. Чего же? С точки зрения всеобщего уважения — ничего, но он достиг этого! И все мы вместе с ним. «Ле Пуан», «Экспресс», «Пари-Матч», «Нувель Обсерватер», «Марианна», «Фигаро», «Монд» и другие журналы и газеты делегировали сюда своих директоров и главных редакторов; сюда пришли рок-музыкант Джонни Холлидей, актер Ален Делон, актер и певец Патрик Брюэль, телеведущие Тьерри Ардиссон и Марк-Оливье Фожьель; явились пять или шесть министров, несколько их предшественников и множество их потенциальных преемников пожимали руки; не забуду упомянуть и Карла Лагерфельда, штаб-квартиру Диора, Гуччи и других основных поставщиков рекламы в «7x7». Настоящее семейное сборище: парижская мафия, самая цивилизованная из всех. Мы не в Палермо, не в Москве и не в Гонконге. Шампанское было «Поль Роже», цветы — от Жиля Клемана, пирожные — от Пьера Эрме, а наряды — от Ланвена. Не говорю уже о женщинах: в 40 лет парижанкам нет равных во всем мире. Они уже нашли к этому времени свою прическу, свой силуэт, своего кутюрье, свой тон, и они ведут охоту на мужчин в том возрасте, когда другие женщины уже толпятся в секции для матерей семейства. Как только они начинают говорить, чувствуется, что у них есть стиль, и они с достигшей совершенства грацией забрасывают свой крючок в рассадник светского коварства. Если бы я об этом забыл, то Анн-Мари Видаль, главный редактор женского журнала «Гала», заставила бы меня вспомнить. Обожаю эту цыпочку. Довольно высокого роста, очень изящная, с длинными белокурыми волосами, обладательница улыбки, которая может вызвать автомобильную пробку, предпочитающая классические, но облегающие туалеты, она надела бы лодочки и на Северном полюсе. При этом ее невозможно поставить в тупик ни вопросами по истории Франции, ни вопросами о сравнительных достоинствах увлажняющих кремов «Ланком» и «Ив Сен-Лоран». Взяв меня под руку во время выступления Рено Доннедье де Фабра, который вручал Невэтуалю эту побрякушку, она синхронно комментировала его речь:
— То, что он снимает шляпу перед отказом Тьерри от мелких определений, которые убивают и ничего не предлагают, — это скрытая ссылка на Поля Морана, который сравнивал Пуанкаре с караваном общих мест в пустыне идей…
И дальше в том же духе. Был процитирован Сен-Симон, Шатобриан также получил слово, и Невэтуалю было дано Анн-Мари следующее определение: ничтожество, удобное, потому что от него можно не ожидать сюрпризов. Стоявшая рядом с нами Режина повернулась к нам с широко раскрытыми глазами. Ее удивление не обеспокоило Анн-Мари:
— Без паники, она конечно же ничего не слышала. Из-за операции по подтягиванию век у нее всегда такой ошеломленный вид.
Сказав это, она вернулась к своей жертве. У нее было свое представление о статьях Тьерри от имени редакции. Анн-Мари разложила на посылки всю эту писанину. Первый пункт: эта ситуация невыносима, так не может больше продолжаться, политическому классу должно быть стыдно. Второй пункт: ничего нового в этом нет, так было всегда. Третий пункт: демагогия принесет больше вреда, чем пользы, нам не следует ничего упрощать. Последний пункт: все плохо, и мне стыдно за наше поколение, но ничего нельзя поделать…
Франц-Оливье Жисбер [92] расхохотался. Он одобрял сказанное. В своей манере, всегда больше или меньше подхлестнутой тестостероном орангутанга.
— Действительно, у Тьерри не яйца, а какой-то сок кашу вместо них. А за твоими губками, Анн-Мари, скрывается не язык, а настоящая электропила.
С этими словами он подставил ей щеку для того, чтобы она его чмокнула. Все целовались, все любили друг друга, день шел к концу, а скоро и вся неделя, и в пятницу вечером никто не спешил возвращаться скучать домой. Лучше немного виски и светского разговора со своими дорогими врагами. Анн-Мари, например, обязательно вписала меня во главу списка своих врагов. Только в прошлом месяце я добился удовлетворения двух исков к ней. Суд обязал журнал «Гала» выплатить большую сумму бывшей жене Алена Делона за публикацию без ее согласия фотографий ее детей и их отца, которые вместе позировали перед камерой по случаю участия в съемках вместе со старшим Делоном. Мало того, я добился выплаты 20 000 евро принцессе Монако Каролине и ее мужу, которые были недовольны тем, что журнал упомянул о выздоровлении последнего. Заявляю (чтобы подчеркнуть свои персональные заслуги), что указанный принц до этого сам говорил об этом по телевидению и что его врач также давал до этого интервью. В стране, которая отрубала головы своим королям, моя победа была скандалом. Нужен был действительно суд, состоящий из мелких буржуа парижского пригорода, чтобы защитить право на неприкосновенность частной жизни этой пары гуляк, которых целый год называют «Ваша светлость». Уверяю вас, я не впадаю в гротеск, я не бываю в Монако, я не принимаю принцев и принцесс у себя в кабинете, и никогда в жизни я не называл кого-либо иначе, чем просто «мадам» и «месье». Людовик XVI был славным парнем, но я проголосовал бы за его казнь без минутного колебания: я не люблю королей, но принимаю у них деньги. И герцогство Монако не пренебрегает теми небольшими субсидиями, которых я добиваюсь для него от наших славных судов. Мы все созданы договариваться друг с другом. Достаточно лишь отказаться от излишней обидчивости — это наихудший бич, мешающий сделать карьеру в Париже, потому что это все запутывает. В этом отношении с Анн-Мари я ничем не рисковал. Никакое самолюбие никогда не могло помешать ее расчетам. Она заносила мои победы в левый столбик баланса, а свои отличные доходы от проданного тиража в правый столбик, вот и все. Однажды вечером когда-то мы с ней даже чуть не переспали. Эта возможность продолжала витать между нами. Месяцем раньше Анн-Мари попросила меня сопроводить ее на вечер, который устраивала страховая компания АКСА по случаю вернисажа собрания картин Энгра в Лувре. Одна из ее прапрабабушек послужила моделью художнику, когда тот жил в Риме. За ужином Анн-Мари свела счеты с актрисами, которым ее журнал посвящал целые страницы:
92
Франц-Оливье Жисбер — французский писатель и публицист, работавший также редактором популярных французских изданий — еженедельника «Ле Пуан» и газеты «Фигаро».
— К счастью, я никогда не встречаюсь с людьми, о которых пишет мой журнал. От самой мысли, что мне надо будет говорить с актерами, я умираю от скуки. Что я им сказала бы? У нас нет никаких общих точек соприкосновения, имена, о которых я грежу, им ничего не говорят. Когда я случайно с ними сталкиваюсь, я чувствую себя пришельцем с того света. Говорить с ними — значит доказывать всем, что мой мир ушел в небытие. Как цитировать Дрие, Поля Морана или Дидро людям, которые снимаются в телевизионном сериале «Кемпинг»?
Ни малейшего представления. Конечно, есть разница между образованными людьми и всеми остальными, вот только не помню какая. Комиксы, джаз, скульптура модерн, персидская живопись, современный танец, телесериалы, японское кино, рэп… Есть столько культур, о которых Анн-Мари не имеет ни малейшего представления, так что я не собирался принимать участия в ее игре. Я тоже прочитал тридцать раз «Племянника Рамо» Дидро, но не думаю, что говорил об этом произведении после выпускного класса школы. Зачем ей было нужно говорить с Патриком Брюэлем о Дидро? Если Анн-Мари мне нравилась, то из-за ее злого языка, а не из-за цитат. Стоит пробыть с ней пять минут, и вам приходило в голову, что слово «парижанка» в шараде может состоять из слов «Париж» и «гиена» [93] . Как и гиена, Анн-Мари предпочитала раненых зверей: например, президента Ширака или премьер-министра Доминика де Вильпена. Она высказала большой комплимент Жисберу по поводу когтей, которые в его новой книге вонзались в эти две жертвы. Поскольку Жисбер предпочитал прятать свои клыки, когда переваривал добычу, он отправился в сторону Доннедье де Фабра и его коллег-министров, возможных будущих жертв его эссе. Анн-Мари проводила его нежным взглядом, сказав при этом:
93
По-французски «парижанка» — parisienne; «Париж» и «гиена» соответственно — Paris и hy`ene.