Однажды в полночь
Шрифт:
Стоило молодым людям увидеть Томми, как они возвращались сюда еще и еще. И приносили с собой дорогие напитки, потому что, обладая титулом, графиня не имела ни пенни за душой.
Вот так родился еженедельный салон.
У Джонатана была причина не желать наведываться туда сегодня: Томми, конечно, особа весьма таинственная, однако он прекрасно понимал, что на самом деле эта женщина – сплошная головная боль.
Низкие мужские голоса смешивались со звонким смехом дам. Поэт, которому явно не давали покоя лавры Байрона, зажался в угол и что-то говорил, отчаянно жестикулируя, в то время как его собеседник – какой-то романист, чьи волосы
А еще здесь находился лорд Прескотт, виконт, которому, как утверждали, было уже почти тридцать лет. Будучи старше любого из присутствовавших, слишком худой для своего роста, этот персонаж, подперев собой стену, стоял в одиночестве и совершенно неподвижно. Двигались только глаза. Он следил за перемещениями Томми по комнате.
Пока он оставался единственным, кого Томми старательно игнорировала.
Интересный факт.
Прескотт был виконтом. Богатым. Холостым. «Сухарь» – так однажды охарактеризовал его Аргоси, после того как познакомился с ним на каком-то приеме. Не характеристика, а приговор.
Графиня Мирабо величественно, как на троне, сидела в другом углу возле огромного мраморного камина, который, на взгляд Джонатана, совершенно некстати украшали херувимчики. Их фигурки с пухлыми щеками и мясистыми ягодицами лепились по углам сооружения, карабкались по нему вверх до самого потолка, где эта беспутная и разнузданная на вид группка созданий с крылышками выстраивалась в небольшую дугу. Графиня была одета в тогу, на голове – венок, на ногах – сандалии.
– Сегодня вы – гречанка. Да, миледи? – спросил ее Джонатан.
– Carpe diem [1] , мистер Редмонд. Carpe diem.
– Попытаюсь, спасибо. Рад, что вы выглядите так чудесно.
– Взаимно, молодой человек. Вам не кажется, что вы слишком укутаны? Может, в тоге будет намного удобнее?
– Вне всякого сомнения, – согласился он. – Но только в следующий раз.
Он подумал было задержаться возле графини и поболтать с ней, потому что ее легкое сумасшествие отвечало его настроению, но тут возник Аргоси.
1
Carpe diem (лат.) – лови момент (Гораций, Ода XI, кн. II). – Здесь и далее примеч. перев.
– Поехали со мной завтра на «Таттерсоллз» [2] . Я воспользуюсь твоим советом насчет новой кобылки.
Аргоси пытался отвлечь друга от тяжких дум, в которые тот сейчас погрузился.
– Поехали. Хотя это будет то еще удовольствие, поскольку у меня сейчас ни единого су в кармане.
– Это удручает меня так же, как и тебя. Твое решение неожиданно лишило меня самого терпимого друга.
Джонатан фыркнул.
– Твои
2
«Таттерсоллз» (Tattersall’s) – аукцион чистокровных лошадей в Лондоне.
– Зачем нужно было вкладывать все свои прибыли в еще одно предприятие с морскими перевозками, Редмонд?
– Затем, что время было подходящим, и мне показалось, я смогу получить двойную отдачу от вложений, и очень быстро. Доставка шелка – отличное дело. А еще из-за того, что я уже предчувствовал, как загребу эти деньги. То был просчет, который я больше никогда не допущу.
Аргоси выслушал его, слегка нахмурившись.
– Во-первых, где ты набрался подобных вещей? Неужели поставить на кон в игорном доме не настолько же выгодно и предсказуемо? Во-вторых, я совсем не уверен, что мужчина может отзываться о сделках с шелками как об отличном деле. И еще – твой отец богат. Ты можешь себе позволить не заниматься ничем, кроме верховой езды, стрельбы и танцев, в чем ты уже преуспел больше других.
– Во-первых, я считаю прекрасным практически любое занятие, которое приносит прибыль. Заниматься шелком – отличное предприятие. Газовое освещение – отличное предприятие. Производство бумажных тканей – отличное предприятие. Надо вложить деньги в пресс для цветной печати? Отлично, вложусь! Во-вторых, мне кажется, что все деловые навыки, которыми я обладаю, унаследованы от отца, чтоб ему пусто было! Но я вошел во вкус, чертовски хорош в деле, и мне нравится этим заниматься. А в-третьих, я не уверен, что мужчина должен таять от комплиментов другого мужчины по поводу умения танцевать, но с твоей стороны весьма любезно было это отметить.
Аргоси усмехнулся.
– Я скажу тебе, что прекрасно на самом деле. Вернее, кто. – Он незаметно указал своим изящным подбородком на Томасину де Баллестерос, которая, стоя неподалеку, развлекала разговором одного из гостей.
Джонатан слегка повысил голос.
– Кто, де Баллестерос? Эта заурядная девица с рыжеватыми волосами?
Она продолжала беседовать. Но у нее дернулся уголок рта, а плечи слегка развернулись в их сторону, как флюгер.
Теперь Джонатан был уверен, она слышит их разговор.
Аргоси повернулся к нему.
– Ты с ума сошел? – негодующе зашипел он. – Только взгляни, какая у нее кожа. Янтарь и сливки! А волосы! О господи! И не говори ни слова, она идет к нам. Она идет, она идет, она идет!
Томми действительно, непринужденно завершив беседу, теперь двигалась в их направлении.
При ее приближении оба поклонились. Она грациозно присела – так шелковый носовой платок легко планирует, падая на землю. На ней было белое муслиновое платье, волосы уложены в греческом стиле, вырез платья можно было бы описать как обещающий приключения, за что каждый мужчина в комнате исполнился бы признательности.
Ничего общего со вчерашней широкополой шляпой и с непритязательной шалью.
– Мистер Редмонд, если вы и дальше будете навевать тоску своим мрачным видом, я буду вынуждена попросить вас уйти. Вы, как солнечное затмение, забираете весь свет, и люди начинают говорить о предзнаменованиях. Хотя некоторые дамы считают мрачность очень интересной. Может, поэтому вы прибегаете к ней? Или таким способом поддерживаете собственную загадочность? Или это как-то связано с небольшим синяком у вас под глазом?