Однажды в СССР
Шрифт:
В это она верила. Самый осторожный подсчёт показывал, что в месяц Пётр Петрович Зуев имеет никак не меньше пяти тысяч рублей – только с их отдела он снимал тридцать рублей в день наличной неучтёнки. А ещё бакалея, кондитерский, молочный. А рыбный с мясным?! И наконец, винно-водочный! А теперь умножим всё на тридцать дней. А потом на двенадцать месяцев. А он работает директором уже тысячу лет! Сам любит рассказывать, как пришёл в этот же магазин учеником продавца ещё при Сталине. Вообще, он интересно всегда рассказывает – весь мир объехал. Все соцстраны, включая Югославию с ГДР, и некоторые настоящие капиталистические – ФРГ, Италию, и, подумать только, был в Париже! Эх, если бы не живот и эти ужасные морщины, а главное,
Это не была любовь с первого взгляда. Поначалу он не выделял её из общей массы. Миловидное лицо с правильными чертами, стройная фигурка – мало ли таких на экономическом факультете, славящемся невестами на весь МГУ. Они несколько раз встречались в читалке, где она, по всей видимости, бывала гораздо чаще, чем он. Да и то сказать, его график не шёл ни в какое сравнение с расписанием студентов дневного отделения.
Однажды он оказался прямо за ней в очереди на возврат книг. Стоял, от нечего делать разглядывал старомодную русую косу красивого золотистого оттенка, аккуратную мочку с серёжкой-гвоздиком и нежно-матовую кожу щеки впол оборота. Судя по сдаваемым учебникам, она тоже была первокурсницей, но с отделения политэкономии, а значит, они вместе сдавали экзамены прошедшим летом. Только на разных потоках, а потому не пересекались. «Какая же она умная, если поступила на дневное», – эта мысль посещала его каждый раз, когда он сталкивался с дневниками, и у него уже развивался комплекс неполноценности.
Вот подошла её очередь, и он услышал чистый красивый голос – наверное, она хорошо пела. А потом она неожиданно повернулась, словно почувствовав, что её разглядывают, и он не успел отвести глаз. Совсем юная, она смотрела неожиданно внимательно, и была в этом взгляде спокойная доброжелательность, адресованная не ему лично, а миру в целом. Это притягивало, и было так приятно окунуться в тепло глубоких глаз. Они одновременно отвели взгляд, словно ничего не произошло, но осталось послевкусие, будто не хватило времени рассмотреть что-то важное в этом лице с правильными чертами, по-детски припухлым ртом и открытым спокойным взглядом.
Его кольнула мысль, что сам был таким же цельным ещё недавно, но вот поистрепала жизнь, познал чрезмерно сомнительных удовольствий, и нет былых иллюзий. Это, конечно, не соответствовало действительности, но так заманчиво было ощутить себя уставшим врубелевским демоном, познавшим тщету бренного мира. Это щемящее чувство частенько посещало его в последнее время и было платой за стремительно свалившуюся взрослость – этакой психологической ломкой. Особенно остро он ощущал свою непохожесть со сверстниками на факультете, которые весело дурачились, беззаботно общались и почти ничем не отличались от старшеклассников, кроме напускной значительности, за которой ничего не стояло. Ему же не приходилось казаться озабоченным – забот действительно хватало. И они гнули, приземляли, ломали неоперившиеся крылья.
Она тоже удивилась, столкнувшись с необычной взрослостью больших синих глаз на юном лице. В то же время во взгляде было смущение, которое подкупало и очень шло высокому плечистому парню, которого она несколько раз встречала в читалке, но не могла понять, кто он, поскольку больше нигде на факультете его не видела. О существовании вечернего отделения для работающей молодёжи она попросту не подозревала. Впрочем, вскоре она забыла об этой встрече, погрузившись в приятную суету студенческой жизни, – нужно было спешить на урок физкультуры, где неугомонный Шукля с нескончаемыми прибаутками тщетно будет прививать им любовь к спорту.
«Лошади падают, экономисты бегут!» – одна из его присказок, которыми он подгонял задыхающихся первокурсников на беговой дорожке в манеже. Или вот ещё: «Не спирт, а спорт!» и «Здоровый экономист –
Многие сокурсники жаловались на его чрезмерную требовательность, даже собирались писать коллективную жалобу, но ей нравилось, что его усилиями физические нагрузки снова вернулись в её жизнь. В детстве она занималась сначала фигурным катанием в Лужниках, потом плаванием там же и, наконец, довольно серьёзно бальными танцами во Дворце пионеров на Ленгорах. Они даже выиграли с партнёром один незначительный юношеский турнир в Болгарии. Но всё пришлось забросить в девятом классе, когда началась серьёзная учёба и целенаправленная подготовка к поступлению в МГУ.
Она ходила в школу юного экономиста три раза в неделю по вечерам, где их натаскивали по математике, занималась с репетиторами по истории и географии. Иностранный, к счастью, и так был на уровне, поскольку она училась в престижной английской спецшколе, куда её устроил по блату брат деда – генерал и Герой Советского Союза. Дед тоже был полковником КГБ и не лыком шит, поэтому папа работал во внешнеторговом объединении, а дядя, его родной брат, вообще был замдекана факультета международных экономических отношений в МИМО. Он и звал её туда, но на семейном совете решили, что она пойдёт на экономический факультет МГУ, где имелась кафедра зарубежной политэкономии с очень неплохим распределением. Главной же причиной было то, что экономфак находился в десяти минутах пешком от их дома, и мама сказала, что это очень важно, поскольку она сможет обедать дома, а не в какой-то студенческой столовке. В общем, получилось как получилось – её мнение особо не спрашивали, а самой было всё равно – одноклассники почти поровну разделились между МИМО и МГУ, так что какая разница.
И вот сейчас регулярные, два раза в неделю занятия физкультурой, где их реально заставляли потеть, вернули ей приятное ощущение владения собственным телом. Так что она уже подумывала о возвращении в свою бальную студию. В конце концов, семнадцать лет не приговор, а база у неё серьёзная. Вот только партнёр уже занят и ушёл далеко – танцует по классу А, что означает почти профессиональный уровень. С партнёрами в танцах всегда напряжёнка – мальчиков мало, а способных и того меньше. Интересно, а тот парень из читалки не танцор случайно? Двигается мягко, пружинисто, и фигура гибкая, сильная – то, что надо.
Она удивилась, что вспоминает о нём, и отогнала эти мысли – об учёбе надо думать: с матаном завал, а Кострикин, садюга, с ехидной улыбочкой обещает, что сессию не все переживут. Очень ничего, кстати, этот доцент Кострикин. Старый, конечно, – лет тридцать, но похож на Штирлица из «Семнадцати мгновений весны», то есть на актёра Вячеслава Тихонова, разумеется.
Наступил декабрь. На улице всё белым бело. Зима пришла морозная и снежная. Настроение заранее предпраздничное, пахнет мандаринами – верный признак приближения Нового года, вопреки законам природы, да и народу в магазине прибавилось, хотя казалось, что больше уже некуда. Провинция торопится набить котомки, запасаясь к новогодним праздникам. А то в некоторых краях и на оливье колбасы не купишь. Вот она и отдувается за эту Рязань. Не продохнуть.
– Лайма, дорогуша, как работается? Нормально? Ну и хорошо. Ты сдашь смену – загляни ко мне. Надо обсудить кое-что.
Директор выглядел уставшим. Или поддатым? Глаза красные, лицо какое-то помятое. И взгляд неприятный, словно приценивающийся. Начинается. Так она и знала! До конца смены еле доработала. Взвинченная в ожидании неведомых неприятностей, она срывалась на суетливых, гомонящих покупателях, что обычно было ей не свойственно. И не пойти нельзя.
А вот и знакомая дверь. На сей раз табличка «Директор» выглядела зловеще. Чувство – как перед кабинетом зубного врача: и надо дверь толкнуть, и ужасно не хочется.