Однажды, вдруг, когда-нибудь…
Шрифт:
А уже и пригород пошёл. Домики — аккуратные, с палисадничками, а в них золотые шары, астры, кое-где мальвы… Чистый, будто и не тронутый войной городок. Городок в табакерке. А между тем гуляют в нём — сказал Пеликан — серебряные орлы полковника Смирного.
— Где преклоним колена, Игорёк? — спросил Леднёв. — Полагаю, Григорий Львович дал на этот счёт указания?
Вот тебе и раз! Как он, тихий старичок, не от мира сего, догадался? Пеликан ему сказал? Вряд ли. Пеликан предупредил: придумай объяснение для профессора. Игорь придумал, потом выскажет.
Не нашёл ничего лучше, чем спросить напрямую:
— Откуда вы знаете?
— Старый я, Игорёк, много видел и оттого умный. Григорий Львович, Пеликан наш драгоценный, ничего зря не делает. Мы ему зачем-то нужны, Игорёк, ты не находишь?
— Нахожу, чего уж тут…
— Вот именно: чего уж тут. Но человек он симпатичный, да и любопытно мне: зачем мы ему? А тебе любопытно, Игорёк, ведь любопытно?
— Любопытно. — Игорь не сдержал улыбки: ну, и аналитик старик, одно слово — профессор.
— Так зачем любопытству противиться? Удовлетворим его, алчуще. Веди, Игорёк, куда Пеликан велел.
После некоторых расспросов нашли Губернаторскую улицу. Довольно далёкая от центра, она оказалась всё же городской, скучной, почти без зелени. Булыжная неровная мостовая, несколько покосившихся фонарей, а один вообще рухнул, лежал поперёк дороги, и никто не пытался его убрать.
Дом номер четырнадцать оказался как раз неподалёку от поверженного фонаря. Обыкновенный одноэтажный низкорослый домик, купеческий грибок в четыре окошка. Глухой забор, глухие ворота, калитка на внутреннем запоре.
Игорь забарабанил в калитку, заорал:
— Эй, хозяева! Есть кто-нибудь?…
Где-то за забором противно заскрипела дверь, женский голос испуганно спросил:
— Кто там?
— Откройте! — крикнул Игорь. — Мы от Гриши.
— А вот кричать не надо бы, — обеспокоенно заметил Леднёв. — Зачем соседям знать, что мы от Гриши?
Игорь ничего старику не ответил, но с удивлением подумал, что тот прав.
Залязгал железный засов, калитка приоткрылась, и в образовавшуюся щель выглянуло женское лицо. Старое или молодое, Игорь не разобрал, заметил, что в платке, и всё.
— Сколько вас? — спросила женщина.
— Двое.
— А Гриша где?
— Дела у него… Он дал ваш адрес, просил, чтобы вы приютили нас на несколько дней.
— Шалопут он, — сердито сказала женщина, но калитку открыла. — Проходите. — Пропустила их во двор, старательно задвинула ржавый засов, обошла Леднёва с Игорем, топтавшихся на дорожке у ворот. — Ступайте за мной.
Двор небольшой, неухоженный, поросший низкой выгоревшей за лето травой. Аккуратно сложенная поленница у забора, козлы перед нею, сараюшка на огромном — амбарном — замке. В глубине двора — известное сооружение, говорящее, что цивилизация в сей город не скоро доберётся.
Женщина привычно вытерла ноги о плетённый из какого-то растения коврик у крыльца, толкнула дверь. Леднёв с Игорем вошли за ней и очутились в неожиданно чистой и нарядной прихожей: с очень высоким, в деревянной раме зеркалом на полированном столике-подзеркальнике, с керосиновой люстрой под потолком, именно люстрой, хотя и дешёвенькой. Пол крыт половиком — чистым, под стать прихожей.
— Снимите плащ, — сказала женщина Леднёву. Тот торопливо сбросил своё жестяное чудовище, и женщина брезгливо взяла его, повесила на крюк — в стороне от остальных вещей, уместившихся на вешалке. Посмотрела на Игоря: тому нечего было снимать.
— Проходите в комнату.
Старик Леднёв толстовочку одёрнул, расправил складки под кожаным пояском, как солдат перед смотром, — почуял, видно, открывающуюся возможность поговорить «о разном» со свежим собеседником, — и в комнату ринулся. Игорь за ним.
И комната чистотой блестела. Пол недавно крашенный, хоть смотрись в него. Скатерть на столе белая, крахмальная, с вышитыми голубыми цветами по краям. В горке — какие-то сервизы с рисунками. Может, мейсенские, «синие мечи», других фирм Игорь всё равно не знал. На стене — портреты в тёмных рамках, дагеротипы. Славные щуры. Под щурами — диван, да не диван даже — некое сложно-сочинённое сооружение со шкафчиками, полками, зеркалами, тумбами.
Сели на диван, ибо к столу не решились: крахмальная скатерть отпугнула — не запачкать бы ненароком, с дороги всё же. А женщина вошла в комнату — где-то задержалась на минутку, не иначе прятала с глаз долой антисанитарный плащ профессора — и устроилась как раз за столом, напротив непрошеных гостей.
Тут Игорь рассмотрел хозяйку получше. Платок она сняла и оказалась примерно сорокалетней, очень миловидной женщиной, с круглым добрым лицом, русским, «домашним», ничуть не соответствующим её строгому, даже суровому тону.
Помолчали с минуту, разглядывая друг друга.
— Ну и что? — спросила женщина.
Странноватый вопрос. Даже профессор опешил. Замекал:
— М-ме, да-а… ничего, собственно… Нам бы приюту…
— Ну, вот вам приют. Гришу давно видели?
— Вечером расстались.
— Он придёт?
Старик взглянул на Игоря: вступай в разговор, ты с Пеликаном секретничал.
— Придёт, — сказал Игорь.
Пеликан ему о том впрямую не сообщал, но Игорь был уверен: объявится, раз задумал что-то, включил в свою игру Игоря с профессором.
— Когда? — Женщина допрашивала их со строгостью шефа жандармов.
Игорь озлился и сам спросил:
— Вы, случайно, в третьем отделении не служили?
Старик Леднёв хрюкнул, ладошкой загородился, а женщина улыбнулась и ещё более расцвела, раскрылась: улыбка у неё светлой оказалась — опять-таки вопреки тону.
— Не служила, — продолжала улыбаться. — Как звать-то, гости нежданные?
Леднёв вскочил, шаркнул растоптанным башмаком.
— Профессор Московского университета Леднёв Павел Николаевич, к вашим услугам. А этот вьюнош, не по летам наглый, зовётся Игорем, фамилия — Бородин.