Однажды вечером в Париже
Шрифт:
– Они же все сумасшедшие, все сумасшедшие!
А потом повернулся в нашу сторону и вдруг, погрозив пальцем, хрипло выкрикнул:
– Па-роч-ка влюб-лен-ная!
Рассмеялся жутковатым блеющим смехом и, шаркая шлепанцами, потащился дальше.
Мы подождали, пока он не скрылся в темноте. Потом взглянули друг на друга и засмеялись. А потом мы просто стояли и смотрели друг на друга. Минуты прошли или часы – не знаю. Где-то ударил колокол. Воздух начал слегка вибрировать. Робер наверняка смог бы точно сказать, какие заряженные электричеством частицы промчались
– Не тот ли момент сейчас? – спросила Мелани. Ее голос слегка дрожал, совсем чуть-чуть, но я все-таки заметил эту дрожь.
– Какой… момент? – выдохнул я и прижал ее к себе, к своей груди. К своему сердцу, которое бешено колотилось в ритме, заданном потерявшим голову дирижером.
Мы наконец поцеловались, и это было именно то, что я себе представлял. Только намного, намного прекрасней.
9
Думаю, никогда еще по улице Бургонь не проходил такой счастливый человек, каким был я той ночью. Я шагал легко и быстро, сунув руки в карманы. Три часа утра, но усталость – да какая там усталость! На улице не было ни души, мое сердце переполняли радостные предчувствия всего, что ждало нас впереди. Жизнь была прекрасна, фортуна только что осыпала меня дарами, опрокинув надо мной рог изобилия.
Каждый, кто хоть раз был влюблен, знает, о чем я говорю. Еще чуть-чуть, и я принялся бы отбивать степ на тротуаре, как Джин Келли в «Споем под дождем». Увы, талантом танцовщика я обделен, так что я просто пропел несколько тактов мелодии из того фильма и поддал ногой подвернувшуюся банку из-под кока-колы.
С улицы Жакоб мне навстречу пошатывающейся походкой вышел пьянчужка, он вытянул вперед руку, вверх ладонью, потом удивленно посмотрел на меня. Дождя, конечно, не было, но даже под ледяным ливнем я ликовал бы как под потоками чистого золота. Мне было море по колено, я чувствовал себя способным одолеть любую стихию. Я был любимцем богов.
Разве это не фантастика – любовь? За многие и многие тысячелетия наша планета столько раз успела обернуться вокруг своей оси, а любовь по-прежнему остается величайшим чудом, какое только может случиться с двумя людьми. И именно она всякий раз заставляет нас начинать новую жизнь и ожидать от будущего чего-то необыкновенного.
Любовь – первая весенняя зелень, птаха, насвистывающая коротенькую песенку, плоский камешек, который мы пускаем резво прыгать по водной глади, и синее небо с белыми облаками, и извилистая дорожка, над которой смыкаются душистые заросли жасмина, и теплый ветер, летящий с холмов, и рука, сжимающая другую руку.
Любовь – обещание жизни. В начале всех начал стоят мужчина и женщина.
И в эту ночь их звали Ален и Мелани.
Не успел я открыть дверь своей квартиры, как послышалось взволнованное мяуканье. Я вошел и наклонился к Орфей, которая от радости каталась в прихожей по светлому берберскому ковру.
– Ну, как тут поживает моя маленькая тигровая принцесса? – сказал я, погладив полосатый
По всей прихожей разнеслось довольное урчание.
Орфей я подобрал. Однажды утром она очутилась на лестнице перед моей дверью, сидела там, жалобно пища. Тогда она была еще совсем маленькая и очень тощая. Я обошел квартиры, расспрашивая жильцов, не у них ли убежал котенок, и таким вот образом наконец познакомился со всеми соседями. Но котенок тигровой масти оказался никому не нужен. Сначала я, абсолютный профан в зоологии, решил, что это кот, и дал ему кличку Орфей. А потом пришла Кларисса – она раз в неделю убирает квартиру – и, уперев руки в боки, решительно замотала головой:
– Да нет же, мсье Боннар! Ну что вы такое говорите! Это девочка, ведь сразу же видно.
Ну, если посмотреть, так и правда сразу видно. Тем не менее Орфей осталась при своем имени, и, по-моему, оно ей нравится, хотя еще ни разу она на него не отозвалась.
– Ты не поверишь, крошка, когда узнаешь, что со мной сегодня произошло. Ты очень удивишься. – Я потрепал ее по светлому брюшку, и Орфей блаженно растянулась на боку. Ей ничуть не интересно, что там такое со мной произошло, – пока чешешь ей животик, жизнь прекрасна.
Совершив этот нехитрый приветственный ритуал, я пошел на кухню налить себе воды. Вдруг страшно захотелось пить. Орфей прошествовала следом, грациозно вспрыгнула на мойку и пару раз настойчиво ткнулась крепким маленьким лбом в мою руку.
– Хорошо, хорошо… – Я вздохнул и пустил воду тонкой струйкой. – И что бы тебе не приучиться лакать воду из миски! Пить из-под крана, понимаешь ли, ненормально.
Орфей не слушала моей болтовни. Как у всякой кошки, у нее были свои понятия о том, что «нормально», а что нет. И очевидно, ей казалось гораздо более интересным пить воду из-под крана, а не из специально купленной кошачьей посудины.
Я стоял и смотрел, как она розовым язычком сосредоточенно ловит струю и жадно лакает.
«Вашу кошку зовут Орфей? – Мелани звонко рассмеялась, когда я сообщил, что в настоящее время единственная дама в моей жизни – это капризная кошечка, которая по ошибке носит мужское имя. – И она поет?»
«Ну да. Хотя и не по-настоящему. Зато она любит лакать воду из-под крана».
«Прелесть, – сказала Мелани. – А вот кошка моей подруги всегда лакает воду из вазы с цветами».
– Мелани говорит, ты прелесть, – сказал я.
– Мяу, – откликнулась Орфей, на секунду оторвавшись от воды. И опять стала лакать.
– Неужели тебе не интересно узнать, кто такая Мелани? – Я бросил куртку на стул, прошел в гостиную – половицы резко скрипнули, – зажег торшер и повалился на диван.
Спустя секунду послышался приглушенный стук – Орфей соскочила с мойки; теперь она тихонько подошла к дивану. Еще миг – и она, мурлыча, устроилась у меня на груди. Я лежал, поглаживая ее мягкую шерстку и рассеянно глядя на молочно-белый матерчатый абажур, от которого лился мягкий свет. Перед глазами у меня было лицо Мелани. Ее губы, казалось, вот-вот улыбнутся.