Однажды вечером в Париже
Шрифт:
– Господи, как же это ужасно… – пробормотал я.
– Да. Именно ужасно, – сказала Солен. – В течение нескольких недель Мелани не сказала мне ни единого слова. Я просила у нее прощения, родители тоже пытались нас помирить, но даже когда я перед отлетом в Сан-Франциско зашла к ней в комнату попрощаться, – ни единого слова. Она сидела за письменным столом и даже не повернула головы. Она точно окаменела. Я ее предала, я нанесла ей глубочайшую рану. Она не смогла меня простить.
Я сидел, стиснув рукой подбородок, и, потрясенный, смотрел на белокурую женщину, с огромным трудом сохранявшую самообладание.
– А потом? Вы виделись с ней потом?
Солен кивнула:
– Мы виделись
– Когда это было?
– Почти через три года после моего отъезда. В Калифорнии я к тому времени уже неплохо устроилась, получила первые большие роли. Успех пришел ко мне сам собой, и я была так счастлива, когда смогла наконец подарить родителям путешествие на Лазурный Берег. Я ведь рассказывала тебе об этом, когда мы гуляли по Вандомской площади, помнишь?
Я кивнул. Разве мог я забыть ту ночную прогулку?
– Родители погибли в автокатастрофе по дороге в Сен-Тропе. Оба умерли сразу. Мне сообщила сестра мамы, спасибо ей. Оба тела уже были доставлены в Париж. Я прилетела. Когда Мелани увидела меня на похоронах, она совершенно вышла из себя, закричала, что вот я отняла у нее любимого, а теперь и родителей отняла. И велела мне убираться, сказав, что я несу гибель всем, кто со мной рядом.
– Боже мой, но ведь это абсурд! – вскричал я, пораженный. – Здесь же нет твоей вины.
Солен смахнула слезы и посмотрела на меня несчастными глазами:
– Я только одного хотела: чтобы исполнилась заветная мечта папы и мамы.
– Солен, ты ни в чем не должна себя винить, – убежденно сказал я. – Во всяком случае в том, что касается родителей. Господи боже, это же трагическая случайность. Никто не виноват.
Солен кивнула, доставая платок:
– Вот и тетя Люси так сказала. Она позвонила мне и рассказала, что у Мелани случился нервный срыв. И что Мелани, конечно, не хотела ничего такого мне говорить. Через некоторое время я услышала, что она поселилась в Ле-Пульдю, где живет наша тетя Люси. Наверное, в Париже ей было невыносимо. Она ведь жила с родителями, когда случилось несчастье…
– А потом?
Солен развела руками:
– Ничего. С тех пор я больше не слышала о Мелани. Я честно подчинилась ее приказанию. Но никогда не переставала скучать по ней.
28
Солен отошла от трюмо и в изнеможении опустилась в кресло. По ее лицу видно было, до чего она взбудоражена.
– Афера с Виктором – позорная страница моей жизни, я не люблю об этом говорить. – Она на минуту закрыла лицо ладонями. Потом опустила руки и взглянула на меня. – Как бы мне хотелось, чтобы ничего этого не было! Если бы я могла совершить чудо! Увы, это невозможно. Сколько раз я проклинала тот день, когда связалась с Виктором. А ведь надо было только сказать нет. Чего проще?.. – Она выпрямилась и сжала руки. – Поверь, Ален, если бы в моей власти было повернуть время вспять, я все исправила бы.
– А что же стало с этим Виктором? – спросил я.
– Не знаю. В Сан-Франциско я очень скоро потеряла его из виду. Да и сама там не задержалась надолго, поехала дальше. – Она поглаживала пальцами подлокотники кресла. – Роман с Виктором не имел для меня большого значения. Просто потянуло к нему.
– Так же, как ко мне?
Лицо Солен слегка порозовело.
– Да… Может быть. Ты мне нравишься. Ты сразу мне показался симпатичным, что же прикажешь делать? – Она подмигнула мне заплаканными глазами, стараясь разогнать мрачную, словно тень воронова крыла, атмосферу, повисшую в комнате. – И ты, конечно, сразу это заметил. Но на сей раз у меня явно нет шансов.
Она улыбнулась. И я улыбнулся. Потом опять заговорил серьезно:
– Ты мне тоже нравишься, Солен, даже очень. Еще вчера я тебе об этом сказал, на террасе Бобура. Тогда был чудесный момент, который я не забуду, как не забудешь его и ты.
– Но именно этот момент стал для тебя роковым.
Я кивнул и потер лоб.
– Мелани любит меня, я люблю Мелани, – сказал я горестно. – Я действительно люблю ее, как никого на свете. А она считает, что повторилось самое ужасное потрясение в ее жизни… эта мысль надрывает мне сердце. – Я посмотрел на Солен. – Почему ты раньше не сказала, что она твоя сестра?
Солен уставилась на меня в растерянности:
– Ален, мне это и в голову не приходило! Да как же я могла сообразить? На Вандомской площади ты сказал, что влюбился, но ты же не назвал имени. Потом налетели папарацци, потом посыпались все эти газетные статьи и фотографии, в это время твоя женщина в красном плаще исчезла. Но я же сначала вообще не знала, что она исчезла, а если бы и знала, то все равно я, конечно, не догадалась бы, что есть какая-то связь между нашим приездом в Париж и ее, то есть Мелани, исчезновением. Позднее Аллан мне сказал, что вы с ним разыскиваете его дочь Мелу. Вот тогда я в первый раз услышала это имя – Мелани. И да, признаюсь, когда выяснилось, что его дочь – это не твоя Мелани, у меня вдруг шевельнулось некое подозрение. Но ведь последнее, что я слышала о сестре, – что она живет в Бретани. Как же я могла предположить, что моя сестра и есть твоя Мелани? Совершенно невообразимо. Нет, ты подумай, какая идиотская случайность! После десятилетнего перерыва приезжаю в Париж, и тут, именно в это время, моя сестра влюбляется в человека, который мог бы понравиться и мне. – Она печально усмехнулась и вдруг схватила мою руку. – Ален, поверь, я ни о чем не подозревала! У меня и в мыслях не было водить тебя за нос. Только сегодня, когда ты рассказал об инициалах и о том, что в «Синема парадиз» она всегда садилась в семнадцатый ряд, я поняла, что это Мелани. Ты должен мне верить. – Голос ее звучал горестно.
– Разумеется, Солен. Конечно, я тебе верю. Беда в том, что ваши пути пересеклись в «Синема парадиз». Во второй раз. Но теперь, по крайней мере, вся история становится понятной.
Долгое время мы молчали. Я сидел, откинувшись в кресле, рассеянно скользя взглядом по золоченым завитушкам часов, стоявших на каминной полке. Они показывали начало пятого, я безмерно устал, но в то же время не чувствовал ни малейшей вялости. Находясь в таком вот странном оцепенении, какое, наверное, охватывает человека, когда уже пройдена так называемая критическая точка, я вновь с самого начала прокрутил в голове эту историю со всеми подробностями, поворотами и случайными совпадениями, среди которых далеко не все, как теперь выяснилось, были случайными.
Что такое судьба? Что такое случай? Над этими вопросами ломали себе голову люди поумнее меня. Случай или судьба распорядились так, что зримый образ, непохожий на другие, – образ женщины в красном плаще поразил меня в сердце и я влюбился? Судьба или случай подстроили, что ее сестра на другой день нежданно-негаданно явилась в «Синема парадиз»? То, что мы с Солен гуляли ночью по Вандомской площади и я растроганно обнял Солен, когда она рассказала о гибели ее родителей, вне всяких сомнений, было не случайностью, а судьбой. Ведь нас подстерегли папарацци, и в газетах появилась двусмысленная фотография, которая попалась на глаза женщине, уже перенесшей тяжелый удар судьбы. Влюбленной женщине, находившейся в то время далеко от Парижа, в бретонском городке Ле-Пульдю, у тетки, и поверившей, что повторился трагический момент ее жизни.