Однажды…
Шрифт:
— Я вас увольняю. Вы у нас больше не работаете, слышите, совсем не работаете!
— Ясно, Сергей Павлович, как тут не понять, — миролюбиво согласился конструктор, хорошо зная характер Главного, и продолжал как ни в чем не бывало заниматься подготовкой корабля к полету.
Часа через три Королев опять обнаружил какое-то упущение и предупредил конструктора:
— Я вам объявляю строгий выговор!
На этот раз конструктор хладнокровно возразил:
— А не имеете права.
— Что?! — возмутился Королев. — Я не имею права? Это почему же, хотелось бы мне узнать?
— Потому что я уже не ваш
Королев долго и строго смотрел на конструктора, а потом первым не выдержал, захохотал, и работа пошла своим чередом.
ОТ «О, ГЕНРИ!» К О. ГЕНРИ
В школе, где учился американский подросток Уильям Сидни Портер, физику преподавал горячий энтузиаст науки, увлекавшийся новомодными экспериментами в области электричества. Особенный восторг вызывал у учителя корифей американской науки профессор Джозеф Генри (1797–1878). Лекции об успехах своего кумира физик обычно начинал с восклицаний:
— О, Генри! Он построил мощные электромагниты и электродвигатель!
— О, Генри! Он открыл новое свойство электрического тока — самоиндукцию!
— О, Генри! Он установил, что разряд конденсатора колеблется!
Эти восторженные возгласы так врезались в память Портера, что много лет спустя в качестве своего литературного псевдонима он взял начальное слово каждого из них — «О, Генри». Так появился знаменитый писатель О. Генри (1862–1910), который ныне известен во всем мире даже больше, чем физик Дж. Генри.
ЧТО САМОЕ ТРУДНОЕ В НАУЧНОЙ РАБОТЕ?
Как-то раз во время интервью репортер спросил президента Массачусетского технологического института Страттона:
— Скажите, что вы считаете самым важным и самым трудным в вашей работе?
— Самое трудное, — не колеблясь, ответил ученый, — находить способы прекращать некоторые научные работы!
ГЛАВНЫЙ НЕДОСТАТОК
Известный советский океанолог, полярный исследователь, инженер-контр-адмирал, профессор Н. Н. Зубов (1885–1960) уделял много внимания педагогической деятельности, по его инициативе в ряде высших учебных заведений были организованы кафедры океанологии. Как-то раз студенты расстроили ученого своей нерадивостью. Понимая, что внушение необходимо, но в то же время не желая выглядеть в глазах учеников этаким брюзгой, Николай Николаевич начал рассказывать им притчу:
— Некогда искусный механик изобрел замечательное ружье. С его помощью можно было потрошить, чистить и даже обжаривать дичь. К сожалению, у ружья этого был хотя и один, но весьма существенный недостаток — оно не стреляло…
Студенты недоуменно притихли, гадая, куда клонит профессор. А тот неожиданно круто изменил тему.
— Так и вы! — загремел его голос. — Вы ходите в турпоходы, участвуете в спортивных соревнованиях, не пропускаете новых фильмов и спектаклей, посещаете вернисажи и вечера танцев, занимаетесь еще неизвестно чем, но вы не делаете главного — вы не учитесь!
ВСЕ ДЕЛО — В МЕТОДЕ
В 1930-х
— И почему так получается: вам удается решать проблемы, а наши исследователи бьются над ними безуспешно?
— Все дело в различии методов, — сыронизировал Кеттеринг. — Вы действуете стародавним научным методом проб и ошибок, мы же современным коммерческим — методом проб и находок!
РАДИЙ НА АНАТЕММЕ
Незадолго до первой мировой войны дворцовый комендант, генерал Воейков, решив после плотного завтрака немного покататься, развеяться, случайно заехал на место практических занятий офицерской электротехнической школы. Очутившись перед двуколкой с полевой корпусной радиостанцией, генерал стал завороженно смотреть, как дежурный слухач, сидящий на табурете, выстукивал ключом текст и как при этом в разряднике с треском проскакивают искры. Узнав, что неведомое сооружение — радиостанция, генерал решил показать слушателям школы, что и он не лыком шит, что и он кое-что понимает в радиоделе.
— Это у вас конечно же, анатемма? — небрежно спросил он, кивнув на мачту.
Слушатели растерянно переглянулись, а Воейков продолжал демонстрировать свою радиотехническую осведомленность:
— А этот… как его… ах, да, радий? Он что же, как всегда, наверху?
Положение спас слушатель М. А. Бонч-Бруевич (1888–1940), впоследствии видный советский радиоинженер, сыгравший большую роль в развитии радиотехники. Михаил Александрович вышел вперед и бодро отрапортовал:
— Так точно, ваше превосходительство, Радий наверху анатеммы в маленькой коробочке. Не могу не сказать: мы просто поражены, подавлены вашими знаниями…
— Не отчаивайтесь, господа! — снисходительно улыбнулся генерал. — Продолжайте образование, и вы так же будете прекрасно разбираться во всем.
УБЕДИТЕЛЬНЕЕ НЕКУДА
Когда знаменитый зодчий К. И. Росси (1775–1849) представил проект Александринского театра (впоследствии Ленинградский академический театр драмы имени А. С. Пушкина) многие специалисты засомневались, достаточно ли прочны разработанные им стропильные фермы. Возмущенный таким недоверием, Карл Иванович решил пресечь сомнения в корне.
«В случае, когда б в упомянутом здании произошло какое-либо несчастье, — в полемическом задоре писал он министру двора, — то в пример для других пусть тотчас же меня повесят на одном из этих стропил».
Столь необычный довод, впрочем, вполне в духе того времени, убедил скептиков. Да и что им оставалось делать: ведь проверить Росси каким-либо образом они не могли — в то время инженерных методов расчета таких ферм еще не существовало!
РАДИ НАУКИ, А НЕ ЖЕНЩИН!