Одно чудо на всю жизнь

Мурашова Екатерина Вадимовна

Тропинка огибала огороды и с северной стороны выводила прямо на главную деревенскую улицу, но Сёмка боялся так сильно, что идти вдоль посёлка не стал и метнулся домой прямо через жерди и огород бабки Насти. Полкан, здоровенный бабки Настин кобель, рванулся было разодрать Сёмке штаны, но вечер был ранний и цепь с пса ещё не сняли. Полкан продышался от врезавшегося в горло ошейника, обиженно гавкнул, тряхнул мохнатыми ушами и ушёл в будку с отчётливым выражением на чемоданистой морде: «разве можно работать в таких условиях?!»

А Сёмка влетел в родные сени, распахнул дверь, вдохнул знакомый затхлый

домашний запах и обессиленно прислонился к дверному косяку. Мать у стола шинковала капусту, брат с сестрой возились с какими-то обломками игрушек на продавленном диване.

— Ну чего, рыбки-то принёс? — спросила мать, не поднимая головы. Сёмка молчал, и женщина опустила нож и взглянула на старшего сына. Сёмкино лицо было не бледным даже, а каким-то желтым, как будто бы вся кровь из него куда-то разом подевалась. Губы отчётливо голубели, глаза были как тряпочные пуговицы, а полы распахнутого ватника взлетали с каждым шумным вздохом.

— Сыну!.. Что?! — растерялась мать.

Она знала сына. Знала, что Сёмка может за себя постоять, неприятностей своих в дом не несёт, обижать его в посёлке вроде бы некому… И что же теперь?!

— Ничо, мам, ничо… — негромко сказал Сёмка и сполз спиной по притолоке, присел на корточки. Малыши на диване прекратили вырывать друг у друга обломки, притихли. Из спальни выглянула Люша, сестра матери. В руках у неё был носок, который она штопала.

— Василий! Василий!!! — заполошно [5] крикнула мать, бросаясь в боковую каморку, где на топчане лежал отец семейства, как всегда, в дребезину пьяный.

5

Заполошно — тревожно, беспокойно.

Сёмкины посиневшие губы перекосила невольная усмешка — тоже мне, нашла мать поддержку. Легче с чурбаком во дворе поговорить…

— Ничо, мам, ничо, Люша, нормально, — повторил Сёмка, с трудом поднимаясь на ватных ногах. Встал и как-то разом понял, что никому и ничего про серый шар на Петровом Ключе не расскажет. Никому и ничего.

Глава 1

Витёк

Перекинув дужку пустого помойного ведра через локоть и зажав сигарету между пальцами, Витёк нащупал спички в кармане пуховика и прислонился к перилам. Прикурил, затянулся, и тут же в горле запершило, снова подступил знакомый уже кашель. Витёк несколько раз быстро и неглубоко вздохнул и решительно зашагал наверх, по пролёту, ведущему к чердачной заколоченной двери. Там уж его точно никто не увидит и не услышит.

Когда-то у входа на чердак горела лампочка, но сейчас от неё остался патрон и венчик поблескивающих осколков. Вздохнув ещё раз, Витёк поставил ведро на ступеньку и аккуратно присел на вытертый коврик, который соседка принесла для беременной кошки, поселившейся весной в их подъезде. Не успев разродиться, кошка куда-то исчезла, а коврик так и остался лежать.

Снова приладив сигарету, Витёк осторожно втянул теплый, ароматный дым, и на этот раз ему удалось не закашляться.

— Ага, получилось, — сам себе сказал Витёк и тут же почувствовал, что сзади кто-то стоит. Разом вспомнились жуткие бандитские истории, которыми пугали мама, телевизор и одноклассники.

«А вдруг маньяк?!» — по спине под свитером потекла неизвестно откуда взявшаяся струйка пота. Почему-то представилось, как он, Витёк, уходит от маньяка кувырком вперёд, вниз по лестнице. — «Ну, тогда-то точно конец», — мелькнула рассудительная мысль.

— Зачем ты куришь, если тебе это не нравится? — прозвучал сзади тоненький девчоночий голосок.

От облегчения и злости Витёк едва не выругался, но сдержался. Хотел было обернуться и одновременно вскочить на ноги, как делал кто-то из телевизионных героев. Не получилось. В результате оказался на четвереньках, да ещё и проклятое ведро опрокинулось и покатилось по ступенькам вниз.

Стоя на четвереньках и по-собачьи глядя снизу вверх, Витёк окинул взглядом тонкую, светлую даже в полумраке фигурку, стоящую сбоку от чердачной двери.

«Как же я её раньше-то не заметил?!» — удивился он, ожидая, почти слыша уже девчоночий язвительный смех. Но девочка не смеялась. И сразу же молоточками застучали в голове вопросы:

«Кто она такая, ведь у нас в парадной она не живёт? Что делает здесь одна, в девять часов вечера? Пришла с улицы? Но где её пальто или хотя бы куртка? На улице всего плюс три градуса… И что это за странный комбинезон на ней надет? Кто так одевается?»

Любопытство буквально разрывало Витька изнутри, но вместе с тем он понимал, что ни за что на свете не станет расспрашивать странную девочку. Не его это дело, кто она и что здесь забыла. Его дело — быстренько затушить сигарету, подобрать ведро и идти домой, пока мама не хватилась и не позвонила Борьке Антуфьеву, которому он якобы понёс тетрадь…

«Так мы сейчас и сделаем, — уговаривал себя Витёк. — Вот сигарета, вот ведро, и всё — прости-прощай, девочка в голубом комбинезоне…»

— Скажи, пожалуйста, у тебя поесть ничего нет?

Витьку, который уже начал спускаться по второму пролёту, словно поддых кто врезал. В Санкт-Петербурге много нищих, и бомжей, и как бы беженцев, и других всяких. Мама иногда бросала им какие-то монетки, папа — никогда, и Витьку не велел, потому что, по его словам, каждый человек сам строит свою судьбу. Витёк был с папой, в общем-то, согласен и никогда нищих и бомжей не жалел. Но девочка у чердачной двери не имела ко всему этому никакого отношения.

Витёк в несколько прыжков взбежал по лестнице и остановился прямо перед девочкой, стиснув в ладони ручку помойного ведра.

— Что ты здесь делаешь? Откуда ты?

— Не знаю. Я не могу ответить, — девочка виновато пожала узкими плечами.

— Ты… не помнишь? — в голове Витька промелькнули какие-то телевизионные истории про людей, потерявших память.

— Нет. Я помню. Но — не знаю.

— Так не бывает, — решительно возразил Витёк. — Вот где ты была вчера, позавчера, неделю назад — помнишь?