Одно чудо на всю жизнь
Шрифт:
— Как ещё одну? Зачем?! — ахнул Трофим Игнатьевич.
— Да я сам не знаю. Вроде менять её с питерскими на эту, Аи, которая со спутника-шпиона. Генка, бугор наш, вроде против был, но Косой с компанией ему, вроде, не доверяют. Очень уж им хочется с помощью Вилли то ли банк, то ли магазин ограбить…
— Сейчас! — усмехнулся старик. — Раскатали, дураки, губу. Этот Вилли, как я погляжу, их всех использует… А что с девчонкой-то? Не обижает её шпана-то?
— Да нет, Старший Лис запретил. Говорит, возвращать всё одно надо, а у неё отец крутой, из новых. Если порченая будет, приедет бригада из Питера и всех нас в землю вниз головой уроет. А так, может, обойдётся. Назначили всё это на воскресенье,
— Да, Сёмка, придётся наш план менять. Не можем же мы им позволить питерских ребятишек гробить и девочку обижать. Да и питерские сам с усам, приедут с другой пушкой и ваших пацанов постреляют. Не дело это. Люди прежде всего. Ловко всё этот гад шпион подстроил — скажи, Сёмка?
— Да не знаю я, дед Трофим, не похож он на гада-то…
— Да это уж завсегда так, — усмехнулся Трофим Игнатьевич. — Это я тебе ещё по своей молодости скажу. Шпионы — они самые миляги и есть. Подумай сам, если бы у него поперёк лба написано было: вот я — гад-шпион, кто бы ему секретные сведения-то открыл бы, а? Значит, надо ему быть обаятельным-привлекательным… Вот как Вильям твой. И «сестра» его, наверное, красавица…
— Не знаю, — снова покачал головой Сёмка. — Сестру не видел…
— Давай, Сёмка, говори мне подробно дислокацию, а сам держись от всего этого подальше. Понял? Не хочу я, чтобы ты в какой случайной разборке пострадал. Ты ещё матери нужен, и как свидетель по всему этому делу пойдёшь. А ещё надо спутник этот из озера доставать, и вообще дел много. Как наступит момент, скажешь вашему бугру, живот, мол, схватило или ещё чего… Понял ты меня или нет?
— Понял, дед Трофим, понял. Давайте я вам дислокацию на карте покажу…
Всё не ладилось, всё расползалось под пальцами, как гнилой халат из раннего джамбульского детства. Толстый ватный халат, который пустили на тряпки. Столько лет прошло, а как сейчас стоит перед глазами. Даже запах помнится — дым, кизяк, сало…
Утро началось с Ёськиной истерики. Мальчик катался по дощатому полу, выл, стучал руками и ногами. С трудом удалось выяснить, что случилось.
— Чурки Коврика съели!!! Чурки Коврика съели!!! — рыдал Ёська.
Вызвали на разбор Чурок. Они ни от чего не отпирались, виновато разводили руками, кланялись, улыбались.
— Хорошая была собачка, жирная, скусная… Чурки другую найдут, поймают, Ёське в подарок принесут. Худая будет, весёлая, Чурки её есть не будут…
Генка изображал злость, возмущение, даже дал в нос Большой Чурке (удар, конечно, получился несильным, но нос всё же расквасил. Чурка утёрся, заулыбался ещё сильнее). Однако всё это было скорее Ёське в утешение, потому что по-настоящему никакого возмущения Генка не испытывал. Ну, едят Чурки и весь их народ собак. Ругать их за это — всё равно что кошку ругать за то, что она птичек ловит. Оставить кошку в одной комнате с воробьем, а потом горевать — ах, ах, зачем она его съела?! Потому что кошка — и весь ответ. Вот и здесь так — потому что Чурки! Всё это Ёське вполне можно будет объяснить, но потом, когда он успокоится…
Дальше дела с этой мочалкой, Мариной. Зачем Косой всё это устроил? Говорит: для верности. А того не понимает, дебил интернатский, что похищенную девочку менты искать будут. Уже ищут. Это тебе не бомжи-алкаши-старушки-божьи одуванчики, за которых никто никогда не вступится и не вспомнит. Если девчонка не врёт, то у неё отец из крутых, значит, свою команду тоже поднимет. Нет, Косой — козёл, что всё это затеял, надо с этим быстро кончать и девчонку в любом случае возвращать на место. Получится там, не получится с Виллиной сестрой — это дело следующее. Всегда можно сначала начать. Если есть кому начинать. А вот если
А вечером ещё того круче. Только свернулся в клубок на койке у тёплой стены (с той стороны печка топится), только собрался спать… Пришла к Генке в комнатуху делегация дебилов. Валька да Герасим в полной красе. Валька деловой такой, руками размахивает, говорит явно с чужого голоса:
— Девочку Марину надо домой отправить. В поезд посадить — пусть едет. Ту-ту-у! Домой! Пусть едет! Так хорошо будет! Девочке Марине хорошо! Генке хорошо! Вальке хорошо! Всем хорошо! Ту-ту-у!
Герасим рядом стоит, кивает, мычит, соглашается. Ясно, что это он каким-то образом Вальке напел, объяснил, что сказать. Но как? Валька человеческую-то речь понимает через пень-колоду. Как же с ним немой Герасим-то договорился? Надо будет потом его поспрошать. Может, чего полезное выяснится, для обращения с Валькой.
— Пошли вон, уроды! — Генка соскочил с кровати, пинками выгнал обоих из комнаты. И опять, как утром, настоящей злости не испытал. Ведь, как ни крути, уроды-то правы на все сто…
Как, когда всё закрутилось? Связалось с тем миром, с нормальным, про который Генка так хотел забыть, вытеснить его. Забыть, потому что в том мире ему нет места, с самого начала не было. И братьям, и пацанам — тоже не было. Нет его! Нет! Есть мир уродов, в котором живут Генка, его бригада, их жертвы… А больше нет ничего… Откуда же оно лезет?!
Милиционер Алёша стоял возле стойки вокзального буфета и пил обжигающе горячий кофе, заедая его бутербродом с сыром. Рядом с Алёшей остановился грязно одетый пацан со странно застывшей физиономией, положил локти на стойку, молча заглянул в лицо. Пацан был бледен и худ, и Алёша решил, что он просто голоден и просит есть. Подумав, он протянул парню половину бутерброда. Но мальчик отрицательно покачал головой и даже спрятал руки за спину. Потом покопался в своих лохмотьях, вытащил оттуда какую-то бумажку и положил её на стойку перед Алёшей. На бумажке корявыми печатными буквами было написано: ТЫ — МИЛИЦИНЕР.
Слова Алёша опознал сразу, но только по вопросительному взгляду пацана догадался, что, во-первых, парень — немой, а во-вторых, на бумажке написан вопрос, просто о существовании вопросительного знака парень не знает или не умеет им пользоваться.
— Да, я милиционер! — Алёша несколько раз энергично кивнул. Он знал, что немые люди обычно не слышат, но что-то в поведении и в реакциях пацана подсказывало милиционеру, что этот как раз — слышит прекрасно. Но вот понимает ли? Наверное, если умеет писать, то понимает…