Одно солнце на всех
Шрифт:
Он взял в руки телефон, чтобы позвонить сестре. Напрасно он её обидел. Вот уж кому доставлять неприятности ему хотелось бы меньше всего. Рука безвольно повисла. Что за чёрт,– думал он… Ну неужели сестра не понимает к чему весь этот китайский цирк. Опять какие-нибудь дурацкие, нереальные планы, которые умница Динка называет прожектами. Что-нибудь неосуществимо грандиозное, многозатратное и настолько же абсурдное.
И самое главное, что они вынесли из своего детства: их родителям нельзя находиться рядом друг с другом. И боже их упаси вступать в какое-либо взаимодействие! Ни под каким видом и никогда! А может, они знают об отъезде и хотят собраться семьёй? Нет, нет… Будь это так, Дина ему обязательно бы сказала.
Он
… В маленьком, второсортном ресторанчике, который по всем параметрам как бы ни старался, никак не мог перешагнуть планку провинциального кафе, играла бравурная музычка и сильно пахло жареной рыбой. Они сидели за прямоугольным столиком напротив друг друга: папа, мама и их двадцатисемилетние сын и дочь. Все молчали и натужно улыбались друг другу.
Лично он терпеть не мог этих театральных пауз. Он покосился на Дину. Она тянула коктейль через соломинку и сосредоточенно изучала геометрический рисунок на скатерти. Он почувствовал, что начал заводиться.
Денис наперечёт знал все эти штучки. Сейчас родители будут сидеть тужиться, загадочно улыбаться и перемигиваться друг с другом, как парочка влюблённых девятиклассников из коррекционного класса, а потом, стоит заговорить одному, второй тут же начнёт перебивать, спорить и доказывать что-то своё, а там и до скандала рукой подать… А ведь им обоим, он быстро прикинул в уме, уже скоро по пятьдесят… И как их самих не тошнит от всего этого? Он показательно и протяжно вздохнул, давая понять, что пора бы и приступить к сути. Отец откашлялся, сделал большой глоток вина из бокала и заговорил, без конца поглядывая на мать:
– В общем, это, – хрипло начал он, – мы с матерью решили…
– Ну что ты мямлишь, ей-богу, – зарумянилась мать, – мы, дети, решили снова пожениться…
– Ты прямо, как обухом, – покачал головой отец и допил вино в два длинных глотка.
Дина закашлялась и потянулась за салфеткой. Её брат сначала застыл на месте, а затем стал беззвучно смеяться, вздрагивая плечами и вопросительно глядя на родителей.
– Серьёзно?! – сумел сквозь душивший его смех выдавить он.
– Ну а чё, – нахмурив брови, отозвался отец, – мы уж, как говорится, покуролесили достаточно, нагулялись оба точно… Он с неудовольствием посмотрел сначала на сына, заходящегося в безмолвном, и от этого особенно обидном хохоте, а затем на всё ещё странно покашливающую дочь. Что-то шло не совсем так, как он себе представлял, а что именно сказать было трудно. Но не запретишь же собственным детям кашлять или смеяться, тем более что они сами так настаивали на встрече.
– Ничего не хотите сказать? – хмуро поинтересовалась мать через пару напряжённых минут.
Он переглянулся с Диной, заметил её смеющийся взгляд, тут же успокоился и глубоко выдохнул:
– У нас тоже есть для вас новость, – произнёс он, – через месяц мы уезжаем в Канаду… Моя компания открывает в Торонто филиал и я, как торговый представитель, беру Дину в качестве юрисконсульта.
Больше он ничего не сказал. Хотя очень хотел. Например, добавить: «А вы, придурки, можете валить на все четыре стороны и делать со своей жизнью всё, что вам угодно… Но только уже без нас…»
Он посмотрел на сестру и понял, что она думает то же самое. Его это ничуть не удивило. Так было всегда. И, пожалуй, только это и имело сейчас значение. Это было то, что не просто помогало жить. Это было то, что помогло им выжить…
Никто больше не нужен
Он готовился к смерти жены загодя. Целенаправленно и обстоятельно. Сомнений в том, что умрёт она гораздо раньше, чем он, у Никиты Львовича Волкова не было совершенно. Во-первых, это было довольно очевидно. Его Варвара Петровна крепким здоровьем и в молодости-то не слишком отличалась. Во-вторых, Никита Львович, кандидат наук и доцент кафедры прикладной экологии биологического факультета, что ни говори, а кое-что понимал в хрупкой природе живого организма. А в-третьих, он слишком долго и упорно шёл к этому, чтобы вот так вот вдруг, когда слишком много поставлено на карту, взять и сойти с дистанции перед самым финишем.
Ему даже было точно известно, когда именно начался этот отсчёт времени. А с тех самых пор, как сначала на целый год слегла, а затем и тихо убралась тёща, жена, очень на неё похожая, по его взвешенному и авторитетному разумению, которое базировалось на основательном, психофизиологическом и биогенетическом фундаменте, просто не могла не пойти этим же путём. Это было у неё, что называется, на роду написано. А по-другому просто и быть не может, считал Никита Львович. Ведь должна же быть хоть какая-то, пусть самая элементарная справедливость.
Он был уверен, что заслужил это. Даже с небольшим уточнением: хотя бы это. И то сказать, больше двадцати лет он всё ещё остаётся практически идеальным семьянином. Он был терпеливым, воспитанным зятем. Он – внимательный муж и заботливый отец. Его родные ни в чём никогда не нуждались. То, что жена работает, так это её личное дело. Никита Львович, по крайней мере, никогда её к этому не принуждал. Он всегда был центром притяжения семьи, её реальной, движущей силой, её вдохновляющим смыслом и обаятельным рычагом.
Так уж получилось, что супруга его, женщина, безусловно, заслуживающая уважения, представляла собой довольно мелкую и, говоря откровенно, маловыразительную личность. Что ж поделать, так случается. Но он никогда не ставил ей это в вину. Каждому, как говорится, своё. Кому летать, а кому, извините, и ползать.
Кроме того, у него была уже несколько лет отдушина на стороне. Такой, скажем, глоток свежего воздуха. Некая Лилечка. Полненькая в нужных местах, аппетитная блондиночка с ямочками на щеках, очень нежная и женственная, из тех, что всегда нравятся мужчинам. Он добился её перевода из каких-то университетских, библиотечных недр в лабораторию, расположенную у них на биофаке и даже выбил ей место в аспирантуре.
В его глазах Лилечка воплощала идеал женщины. Мягкая, чуткая, улыбчивая, с тёплыми, пухлыми губками, томным взглядом голубых глаз и соблазнительными формами она, к тому же, являлась полной противоположностью законной супруги.
Находящаяся теперь в шаговой доступности, Лилечка была к его услугам в рабочее и не только время. Когда появлялась такая возможность, они ездили на семинары и конференции, где очень здорово проводили время.
Что называется с чувством, толком и расстановкой. Помимо этого, доцент Волков снимал квартиру посуточно, в которой тоже чувствовал себя весьма комфортно, находясь в обществе миловидной и приятной на ощупь Лилечки. Ему импонировало, как умело она совмещала в себе сразу несколько образов. Она была одновременно и восторженной поклонницей его таланта, и умелой искусительницей, и наивной простушкой и роковой женщиной, которая однако, признаёт превосходство мужчины и отдаёт должное его власти и силе. Словом, за те несколько лет, что длился их роман, острота чувств и свежесть восприятия друг другом нисколько не утратилась. Правда, все выходные и праздники, он проводил в семье. Так было нужно. Дети на него смотрели, равнялись и брали пример. Никита Львович ни за что не допустил бы, что б его авторитет и репутация пошатнулись. Поэтому никаких левых закидонов, приходов под утро и боже упаси, шумных разборок. Это всё для тех, кто там, внизу. И хотя он не слишком представлял о чём ему говорить со своей законной супругой, видимость идеальной семьи и нерушимого брака, сохранялась из года в год в первозданной целостности.