Одно сплошное Карузо (сборник)
Шрифт:
Не было у коммунистов врага страшнее, чем радисты «Свободы». Вся наша молодость прошла под знаком бесконечных проклятий в этот адрес, а также бесконечных гнусных карикатур всяких Кукрыниксы и Борисов Ефимовых, на которых перед микрофонами изображались извивающиеся чудища со змеиными языками.
Эта так называемая «контрпропаганда», хоть и не вызывала у советских людей соответствующего накала священной ненависти, достигла своей цели в одном – все, что было связано с Радио «Свобода», казалось, было пронизано высочайшим током опасности и провокации. Даже и в самые мягкие периоды ослабления международной напряженности, когда иные либеральные деятели советской литературы соглашались выступить на «Голосе Америки» или Би-би-си, интервью «Свободе» казалось чем-то если не самоубийственным, то непростительным. «Голос»
В 1975 году мне после девятимесячной борьбы удалось пробить поездку по приглашению в Калифорнийский университет. Незадолго до отъезда со мной беседовал какой-то крупный чин КГБ. «А вы знаете, что некоторые ваши товарищи из числа новых эмигрантов скатились до самого черного дна, до сотрудничества с радиостанцией «Свобода»?» – спросил он и назвал имена Галича, Максимова, Коржавина, Свирского. Я представил себе этих людей, сидевших на этом самом «черном дне», и оно мне показалось чем-то вроде знаменитой «московской кухни».
Эмиграция росла, и компания «черного дна» расширялась, вскоре там появились Анатолий Гладилин, Виктор Некрасов, Наталья Горбаневская, Александр Гинзбург, Эдуард Кузнецов… Уже сами эти имена рассеивали демонический ореол вокруг «Свободы». Радиостанция заговорила голосами современной тираноборческой России. Кагэбэшным дезинформаторам все труднее стало проводить свои тезисы о продажности и церэушности.
Когда подошла моя очередь на пинок в зад, я стал время от времени сотрудничать со «Свободой» и никогда не пожалел об этом. Однажды в 1985 году в моем вашингтонском доме появился бывший товарищ, ставший порученцем оттуда. Он стал активно передавать мне претензии своего начальства и среди прочего, а может быть, и прежде всего, нарекания в том, что я выступаю на волнах «Свободы». Посмотри на меня, говорил он, ведь я же не выступаю по «Радио Москвы», а ты выступаешь на чужой радиостанции. Послушай, сказал я ему, на «Радио Москвы» нужно врать, а на «Свободе» не нужно. Как ты думаешь, что лучше: врать по своему радио или говорить правду по чужому?
Ироничная, современная, глубоко интеллектуальная среда «Свободы» уже самим своим существованием отрицала возможность вранья и провокаций. В этой среде всегда существовало и существует настоящее понимание роли писателя у микрофона. В принципе, я всегда работал в атмосфере доверия еще с тех времен, когда моим непосредственным редактором был скромнейший и преданнейший делу Борис Оршанский. Все свои темы я определял сам и постепенно пришел к тому, что я сейчас называю «радиодневником писателя».
Были годы, когда речь «Свободы», казалось, полностью тонула в реве коммунистических глушилок. Заслон был настолько тотальным, что возникали уже предложения о закрытии всего предприятия как провалившегося. К счастью, это не состоялось, альтернативная станция продолжала вещание, и, как сейчас, оказалось, речь все-таки проникала сквозь рев. Даже и в Сибири, и на Урале находились люди, которые исхитрялись записывать наши голоса на магнитофоны, а потом очищать их от прилипшей грязи.
Сейчас разговоры о том, кто работает на чужой, а кто на своей радиостанции, кажутся смехотворными и постыдными. Кроме последышей вохры и гэбухи, никому уже не кажется зазорным сотрудничество со «Свободой». Дикторы московского телевидения почти в каждой сводке новостей ссылаются на передачи радиостанции. Талантливые российские журналисты приносят свои скрипты в московское бюро некогда столь страшного радио.
В этой обстановке иногда можно услышать мнение, что радио сделало свое дело, радио может закрыться. Это, конечно, неверно. Борьба за демократические идеалы далеко не закончена. Коммунизм – это лишь одна из личин тоталитаризма. Сейчас, на его руинах, уже появляется множество новых зловещих физиономий, повсеместно поднимает головы слепой от бешенства национализм. К своему сорокалетнему юбилею Радио «Свобода» благодаря накопленному опыту и интеллектуализму становится снова важнейшим фактором поддержки демократических сил.
1993
Люди
Всвязи с частыми перемещениями между Москвой и Вашингтоном я стал иной раз испытывать некоторую двусмысленность. Проснувшись однажды и включив телевизор, чтобы узнать новости, подумал: почему они сегодня говорят с британским произношением? Лишь через минуту сообразил, что я не в Америке, и это просто «Останкино» передает программу ВВС без перевода. Еще одно странное, и на этот раз не такое безобидное, телевизионное впечатление. Однажды вечером в Москве я смотрел популярную программу «Времечко», в которой трое ведущих, один гладко причесанный, другой всклокоченный, третий – красивая женщина, отвечают на телефонные звонки зрителей. Вдруг в ровное течение беседы врезался истерический голос: «До каких пор мы будем терпеть этих черных?! Пора от них избавиться раз и навсегда!» Пораженный, я вскочил. Каким образом здесь на телевидении оказалась расистская группа White Supremacy [334] и как они осмеливаются открыто нападать на афроамериканцев? Лишь с опозданием я понял, что этот звонок не имеет никакого отношения к американским делам, и вспомнил, что «черными» в Москве называют не негров, а кавказцев. Мрачная ирония состоит в том, что в Америке Caucasian означает «человек белой расы». Оказалось, что «черные», в данном случае чеченцы, только что обманули этого нервного бизнесмена на три тысячи долларов.
334
Превосходство белых.
Увы, для многих людей в России «чеченец» является синонимом «мошенника». Еще в последнее «советское» лето 1991 года я стал свидетелем паники на Измайловском «блошином рынке», когда на торговцев напали чеченские рэкетиры. Народ сбежался, в том числе и многие свои блатные молодчики, разносился клич «Бей Чечню!». Это была как бы одна из многочисленных репетиций нынешних трагических событий. Больше всего я боюсь, что эти события вызовут взрыв шовинизма в России. Пока этого, слава Богу, не происходит. Напротив, публика как бы симпатизирует простым чеченцам, жертвам государственного погрома в Грозном.
Советская идеология оставила в наследство новой России огромную бомбу своей «ленинской национальной политики» с ее ханжеским постулатом «вечной и нерушимой дружбы народов СССР», с ее искусственно прочерченными границами и с ее кадрами коррумпированной национальной партбюрократии. Джохар Дудаев был не кем иным, как членом этой обнаглевшей партбюрократии в ее военном варианте. Сейчас ленинская бомба с шипением кружится на Кавказе.
Спору нет, идет исторический и вряд ли остановимый процесс дезинтеграции вековой российской империи. Когда-то мы мечтали о возникновении содружества демократических республик. Сейчас перед нами стоит угроза возникновения многочисленных фашистских диктатур в отделяющихся этнических регионах. Под угрозой уже не империя, а «российская цивилизация», которая сквозь все препоны пытается найти свое место в демократическом мире.
Весьма любопытны исторические параллели, что появляются в связи с чеченскими событиями в американской прессе, которая на этот раз почему-то нередко отступает от своей традиционной непредвзятости и изображает ситуацию в голливудском духе: good guys and bad guys [335] . С подачи Збигнева Бжезинского параллели проводятся либо с колониальными войнами, либо с советскими оккупациями Венгрии, Чехословакии, Афганистана.
Легче всего, однако, российская операция в Чечне поддается сравнению с совсем недавним американским штурмом Панамы. В обоих случаях речь шла об удалении периферийного криминального режима, который мог дестабилизировать метрополию, причем в американском случае дело было менее законным, поскольку проходило на территории независимого государства. Панамская операция, однако, была отлично спланирована и профессионально исполнена, что привело к меньшему числу жертв и не вызвало возмущения внутренней и мировой общественности.
335
Хорошие парни и плохие парни.