Одноглазые валеты
Шрифт:
Она сомкнула свои руки на его руке, а он посмотрел в ее единственный карий глаз, полный ярости.
– Тахион, я хочу быть понимающей. Это все очень грустно, но это не меняет насущной и опасной реальности. Блэйз – социопат или даже психопат. Он навредит людям.
– Я готов пойти на этот риск.
– Отлично! Но у тебя нет права подвергать риску остальных.
– Но что я могу поделать? Ты знаешь силу его разума – думаешь, он согласится на психоанализ?
Новая беспокойная мысль появилась у нее в голове. Он тут же увидел, как она отразилась на ее лице. Волнение зародилось комом у него
– Тахион, ты ведь можешь контролировать его?
– Сейчас – да.
– Что это значит – сейчас?
– Когда он вырастет, то наберет еще большую силу. Я постоянно ставлю защиту от него.
– Как трудно эту защиту?..
– Пробить?
– Да.
– Достаточно трудно, – успокоил он.
– Я боюсь.
– Не надо. Я буду тебя защищать. – Убирая волосы с ее лба, кончиками пальцев он ощущал всю их мягкость.
Резкий ответ:
– Мне не нужна твоя защита!
Он испуганно отпрянул назад.
– Я не хотел оскорбить тебя. Я думал, что ты тоже станешь меня прикрывать, – заикаясь, сказал он, немедленно идя на попятную. Воинственный блеск в ее глазе исчез.
– Черт возьми!
– Что?
– Чертовски трудно контролировать себя рядом с тобой.
– Разве это обязательно?
– Да, потому что ты чертовски соблазнительна. Слишком свободна. Слишком изысканна. Слишком внимательна. Я не…
Она повернулась и вышла из лаборатории так, будто ее преследовали призраки всех предков из ее рода.
Яркое июньское солнце заливало мрачные интерьеры Десятицентового музея Джокертауна и высвечивало давнюю пыль. Блэйзу это нравилось. Неужели все пылинки, думал он, просто сидели в темноте и ждали его прихода? Или это его приход создал их?
Остальные люди вообще задумываются о подобном? – размышлял Блэйз, проходя мимо экспоната «Жуткий ребенок джокера» и диорамы Джетбоя. Коди стояла перед восковой фигурой его деда. Блэйз почувствовал укол раздражительности.
Она задумчиво помешивала ложечкой в стаканчике с итальянским лимонным мороженым, а затем съела кусочек.
– Каким молодым он кажется, – услышал ее слова Блэйз.
– Таким же, как и сейчас, – сказал Даттон, владелец Десятицентового музея.
Джокер стоял позади нее, спрятав руки в складках плаща. Плащ черного цвета открывал лишь его мертвую голову. Блэйз подумал, пытался ли этот мужчина шокировать Коди или же это был знак его дружеского отношения к ней.
Коди снова заговорила:
– Нет, это лишь иллюзия. Когда я смотрю на него, я вижу, как все эти сорок три года отражаются на его лице.
– Вы заботитесь о нем, – предположил Даттон.
– Я очарована им, – поправила его Коди, а затем добавила: – Это лицо распутного святого.
– Оставлю вас созерцать лицо, о котором вы заботитесь… э… которым вы очарованы.
– Как интересно вы строите предложения, – сухо ответила Коди, и Даттон направился назад к своему кабинету.
Камни остро и тяжело давили ему на бедро. Осторожно придерживая рукой свой выпуклый карман, Блэйз быстро подошел к Коди, вставая у нее
– Привет, Коди.
– О боже, Блэйз, ты меня напугал.
Она приложила руку к шее. Он видел, где заканчивался ее загар и начиналась молочно-белая кожа груди. Он заметил, что у нее на шее висит тонкая золотая цепочка. Ему нравилось, как золото отражается от ее кожи. Может, цветные камни ей не подойдут? Вдруг они ей не нравятся. О боже, я так тебя люблю!
Но вместо этого дергающимся от волнения голосом он сказал:
– У меня кое-что для тебя есть.
Он залез в карман, чувствуя мягкость кожаного мешочка своей ладонью. Он развязал узел и потянул за веревочки. Стуча, словно град о стекло, драгоценные камни высыпались на поверхность стойки диорамы. Изумруды горкой обсыпали кнопку, контролирующую фигуру Сеида [85] . Один камень вдруг покатился к краю стойки, и Коди машинально его поймала. Ее пальцы с силой сжали драгоценный камень. Она медленно подняла руку вверх, на уровень глаз, и осторожно разжала пальцы, будто остерегаясь того, что может находиться внутри.
85
Араб. «вождь» – так мусульмане называют потомков пророка Мухаммеда от его дочери Фатимы и внука Хусейна.
Блэйз хмуро посмотрел на радужную россыпь и нервно прикусил губу. Сапфиры казались почти поддельными – настолько ярким был их синий цвет. Рубины выглядели красиво, но лучше всех был топаз. Мальчик поднял золотой топаз размером с небольшое яйцо дрозда и протянул его Коди, у которой внутри разливалась пустота. Ее сердце нервно стучало. Блэйзу это нравилось.
– Вот, этот подходит тебе больше всего. Я знаю, что он всего лишь полудрагоценный.
– Где ты их достал?
Ее голос звучал резко, повелительно – совсем не то взволнованное, задыхающееся воркование, которое он ожидал. Блэйз вздрогнул, чувствуя, как в желудке все переворачивается.
– О подарке не расспрашивают, его просто принимают.
Коди начала собирать камни в кучу, и они загремели. Она вырвала у него из руки кожаный мешочек и стала ссыпать их туда.
– Блэйз, у тебя будут огромные неприятности. Скажи мне, где ты их взял. Может, мы что-нибудь придумаем, и твой дедушка не узнает. Ты ведь несовершеннолетний…
– Коди! Они для тебя!
– Они мне не нужны. Не нужны краденые подарки.
– Я лишь хотел порадовать тебя, – сказал Блэйз.
– Что ж, тебе удалось перевернуть все с ног на голову.
– Коди. – Его голос звучал, как жалобное нытье. – Я люблю тебя.
Ее рука нежно коснулась его головы, пальцы пробежались по грубым кончикам волос.
– Каждый подросток это чувствует. В старших классах я жутко любила моего учителя истории. Это происходит, когда мы начинаем замечать разницу между мальчиками и девочками. Подросткам все кажется таким ненадежным. Если мы влюбляемся в кого-то намного старше, это привносит ощущение порядка в этот непонятный мир.