Одноклассники
Шрифт:
– Умоляю вас, – прошептал Курга. Падая с лестницы, он рассек бровь, и кровь из раны заливала лицо. – Я сделаю все, что вы скажете… Я все для вас сделаю…
– Я вам не верю, Курга. Вы опасный и коварный человек.
– Клянусь своей матерью, я все сделаю… Только спасите Веру.
Ирина смотрела на грязного исхудавшего человека, который стоял перед ней на коленях. «Как низко он пал!»
– Хорошо, – произнесла она, не сводя холодного взгляда с лица Курги. – Я могу сейчас же позвонить этому бандиту и уговорить его отпустить вашу сестру. Но прежде вы должны написать заявление.
– Какое?
– Прокурору Краснодарского края, – пояснила Ирина.
– Да, – тотчас кивнул Курга. – Я сделаю это. Я и так собирался пойти в милицию и рассказать все, как было на самом деле.
– Нет, – покачала головой Ирина. – Вы меня не поняли. Мне не нужно ваше заявление о том, как вы брали заложников. Я хочу получить от вас искреннее и чистосердечное признание в убийстве Земцова и Вешнего.
– Что? – шепотом произнес Курга и уставился на Ирину дикими глазами.
– Вы правильно меня поняли, не надо переспрашивать.
– Вы что, с ума сошли?! – опешил Курга, поднимаясь на ноги. – Какое чистосердечное признание? Я ведь никого не убивал!.. А при чем здесь Вешний? Разве… разве он тоже убит?
– Мы нашли его останки у ворот, – спокойно ответила Ирина. – Труп был расчленен.
– Боже мой, – ахнул Курга и перекрестился. – Я не мог этого сделать, клянусь вам! Я даже не пытался это сделать!
– Что ж, – с тихой угрозой произнесла Ирина. – Как хотите. Я давала вам шанс.
– Да поймите же вы! – замахал руками Курга. – Если я возьму на себя эти убийства, значит, настоящий убийца останется безнаказанным!
– Вас больше волнует безнаказанность убийцы или судьба сестры?
– Конечно, меня больше волнует судьба сестры. Но я не могу понять, почему вы требуете от меня признания в том, чего я не совершал?
– Хорошо, я объясню, – терпеливо ответила Ирина. – Вы пойдете в милицию, где признаетесь только в захвате заложников. Вас посадят в следственный изолятор и заведут на вас уголовное дело по статье двести шестой. А два трупа на кого повесят? Кого станут подозревать, не догадываетесь?
– Но это же правда – убийца среди вас!
– Вы знаете, кто он?
– Нет. Откуда я могу знать?
– И я не знаю. Но твердо знаю одно: у меня нет надежного алиби. Мне нечем доказать свою невиновность. Вы понимаете, что моя судьба теперь зависит от добросовестности следователя и таланта адвоката. А если ни того, ни другого в наличии не окажется? Что тогда мне делать? Идти на нары?
Курга медленно опустился на ступеньку, прижал кулаки к глазам и стал раскачиваться из стороны в сторону.
– Ну зачем, зачем я все это сделал? – запричитал он.
– Если вы не примете мое условие, то я не смогу вам помочь, – напомнила Ирина.
– Вы жестокий человек, – всхлипнул Курга. – Разве вы не понимаете, что этим признанием я подпишу себе смертный приговор?
– А разве пять минут назад не вы говорили, что согласны на расстрел, лишь бы спасти сестру?
Он кивнул и расплакался. Плечи его вздрагивали, из-под кулаков, разбитых в кровь, текли слезы. Они были мутно-белыми из-за цементной пыли.
– Но вы обещаете мне, что спасете сестру? – плача, спросил он.
– Обещаю. Хотя, конечно, это мне будет многого стоить. Да, потерявши голову, уже нет смысла плакать по волосам. Не забывайте, что по вашей милости я лишилась огромной суммы!
– Ладно, ладно, – бормотал он, растирая по щекам серую пыль. – Но это не все… Я хочу… нет, я требую, чтобы вы предоставили мне возможность поговорить с ней. Только на этих условиях я согласен. Вы добиваетесь ее освобождения, и я с ней говорю. Вот такие два моих категорических условия…
«Черт с ним, пусть говорит!» – подумала Ирина и, вздохнув, произнесла:
– У вас, Курга, мертвая хватка. В душу залезете, но добьетесь своего… Хорошо, будь по-вашему. Вы сможете поговорить с сестрой.
Курга писал долго и трудно. Сгорбившись, он сидел на ступеньке, близоруко склонив голову над листом бумаги, под которую подложил томик Нового Завета. Выведет одно слово – задумается. Выведет второе – погрызет кончик ручки. Вступительную часть письма, насыщенную терминами и протокольными оборотами («следственно-оперативная группа», «незаконное удержание», «физическая расправа» и т.д.), ему продиктовала Ирина. Она делала это с выражением, с паузами после запятых, и при этом ходила по коридору в ритм слов, словно учительница русского языка в час диктанта. Несколько раз Курга сбивался, писал вовсе не то слово, которое продиктовала Ирина, и было ясно, что мысли его разбросаны и хаотичны и думает он вовсе не о содержании письма, а о чем-то своем.
В окончательном виде «чистосердечное признание» выглядело так:
«Я, Курга Иван Георгиевич, полностью раскаявшись в содеянных преступлениях, в целях облегчения работы следственно-оперативной группы делаю следующее заявление. 20 февраля я хитростью заманил группу людей (6 человек) в охотничий приют, где незаконно удерживал их, угрожая физической расправой в случае попытки бегства. В обмен на их свободу я требовал крупную сумму денег в иностранной валюте, причем требовал не только у самих заложников, но и у их родственников. Когда мне стало ясно, что захваченные мною люди не в состоянии выполнить мое требование, я стал осуществлять свою угрозу: через каждые четыре часа убивать по одному заложнику.
В 21 час 30 минут я увидел на пищеблоке Земцова, который занимался подсчетом денег. Дождавшись, когда он выйдет во двор и приблизится к воротам, я быстро настиг его и ударил по голове монтировкой, которая на кухне использовалась для подпирания печных створок. Когда он упал, я убедился, что наступила мгновенная смерть, и быстро скрылся с места преступления.
Приблизительно в 7 часов утра следующего дня я увидел, как на пищеблок зашел Вешний. Наверное, он хотел приготовить кофе. В тот момент, когда он повернулся к двери спиной, я зашел на пищеблок и ударил его по голове топором для разделки мяса. Затем я расчленил труп, частями вынес из пищеблока и выкинул за частокол.
Глубоко раскаиваюсь в содеянном. Всеми моими поступками руководила только алчность и жажда быстрой наживы».
Под «признанием» Курга поставил подпись и дату: 21 февраля. Время, по настоянию Ирины, он не проставил.
Ирина дважды перечитала текст. Фраза «я расчленил труп, частями вынес из пищеблока и выкинул за частокол» показалась ей совершенно неправдоподобной. «Невозможно поверить, – подумала она, – что Курга стоял у частокола и закидывал за него отрубленные руки, ноги, голову. Он бы весь вымазался в крови, и снег у частокола был бы залит кровью. Даже совсем молодой и неопытный следователь сразу поймет, что эта версия шита белыми нитками. Но что написать, чтобы никто не подкопался?..»