Одри Хепберн – биография

Уолкер Александр

Кэри умел снимать напряжение. Лекарство было у него, что называется, на кончике языка. «Садитесь, – сказал он Одри, – положите руки на стол… Хорошо… Опустите голову на руки… Хорошо… Сделайте глубокий вдох… Расслабьтесь». И тут Одри локтем опрокинула бутылку красного вина, залив Кэри весь его безупречный желтовато-коричневый пиджак. Она пришла в неописуемый ужас, словно ребенок, совершивший что-то неприличное на торжественном вечере". С той же беззаботностью, как и в кино, где он принимает душ прямо в костюме, Грант снял с себя залитый вином пиджак, который тут же отнесли в химчистку, и спокойно приступил к еде. Так и завязался тот тип отношений между ними, который нашел свое отражение в фильме.

Гранта беспокоила относительная молодость

Одри. Он осознавал риск показаться слишком очарованным ею при том, что его возраст делает близость между ними совершенно неприемлемой для зрителя. Его легкое шутовство в «Шараде» было сознательной – и успешной! – попыткой создать впечатление романтической привязанности, характерной для эксцентричных комедий 30-х годов, в которых два совершенно неподходящих друг другу человека встречаются, знакомятся, ссорятся, начинают друг друга ненавидеть и затем вновь влюбляются. Но Одри никак не могла обойтись без любовной сцены с Кэри Грантом. Донен позволил ей поцеловать Гранта – не долгим, длящимся целую вечность кинопоцелуем, а легкими прикосновениями губ к прославленному подбородку Гранта. "Мне нравится тот момент и фильме, – рассказывал Стэнли Донен, – когда Одри говорит Кэри: «Ты знаешь, что у тебя не в порядке?» «И что же?» – спрашивает он. А она отвечает: «Ничего!» Таково было отношение Одри к Гранту на протяжении всего фильма.

Зима 1962 года была ранней и ужасно холодной. Многие эпизоды «Шарады» снимались «на натуре» и в самые морозные ночные часы. Одри переехала в уютный отель «Рафаэль», где было больше удобств. Мел же остался в Фонтенбло. С точки зрения газетчиков, это выглядело как разъезд супружеской пары. Вновь поползли слухи о разводе. Одри в ответ на это не допускала к себе репортеров, пока снимался фильм. Когда фотографу из «Синемонд» удалось пробраться в eё гримерную, она хотела схватить фотографию Шона и спрятать. Похищение детей из богатых семей тогда входило в моду. Незадолго перед тем на виллу Одри в Бургенштоке проникли взломщики и украли статуэтку «Оскара», полученную за «Римские каникулы». Правда, швейцарская полиция обнаружила eё в поле неподалеку: воры выбросили эту вещицу, поняв, что «Оскара» не так-то легко сбыть.

В свободные от съемок часы она часто звонила Мелу, стремясь сократить растущее между ними расстояние, заставить молву замолчать. Одри убегала со съемочной площадки в саду Пале-Рояль в два часа ночи и звонила мужу из ночного бистро.

В одном из диалогов «Шарады» есть слова, заставляющие вздрогнуть внимательного зрителя. Они звучат теперь поистине пророчески. Одри, сопровождаемая Кэри Грантом, идет, не зная о цели своего пути и не будучи уверена в добрых намерениях этого привлекательного и загадочного мужчины. Когда они выходят из лифта и Одри спрашивает его, где они находятся, Грант отвечает: «На той улице, где вы живете». Слова абсолютно такие же, как в песенке из «Моей прекрасной леди».

Премьера мюзикла Лернера и Лоу состоялась на Бродвее в 1956 году. Одри часто думала об этом мюзикле холодной парижской зимой во время съемок «Шарады», так как уже готовилась его экранизация. «Нет ни одной другой роли, которую я так страшно хотела бы сыграть. Я должна сыграть Элизу», – говорила она. Но была eщё одна сильная претендентка на роль лондонской цветочницы, которую профессор фонетики Хиггинс превращает в настоящую леди. Английская актриса и певица Джулия Эндрюс создала образ Элизы Дулитл на бродвейской сцене, и это сделало из нeё звезду с той же определенностью, как «Римские каникулы» из Одри. Эндрюс повторила свой успех в Лондоне в 1958 году. Для миллионов зрителей Джулия Эндрюс казалась единственно возможной Элизой Дулитл на сцене, на экране, на пластинках и где бы то ни было. «Моя прекрасная леди» представлялась немыслимой без eё участия.

Никогда

раньше Одри не приходилось сражаться из-за роли. Она испытывала крайне неприятное ощущение: ведь если ей всё-таки достанется вожделенная роль, то она окажется тем непорядочным человеком, который отнимает у Джулии Эндрюс то, что ей, даже с точки зрения самой Одри, принадлежит по праву. Актриса впервые сталкивалась с ролью, столь знаменитой и столь неразрывно связанной с другим человеком. Сравнения (и возможно, неприятные для нее) неизбежны, и это лишит eё радости победы. На память ей приходили сыгранные в прошлом «Золушки». Пока же она продолжала сниматься в «Шараде» и ожидать новостей об Элизе.

По правде говоря, это не было соревнованием в прямом смысле слова. Чтобы окупить ту огромную сумму, которую Джек Л. Уорнер заплатил за право экранизации мюзикла «Моя прекрасная леди», ему нужна была настоящая кинозвезда, а не просто бродвейская знаменитость.

Курт Фрингс начал переговоры по поводу участия Одри в «Моей прекрасной леди». Этот мускулистый агент проделал изрядную работу, чтобы Одри получила неплохие деньги. «Уорнер Бразерс» приобрела права на фильм у телевизионной сети «Си-Би-Эс», владевшей «собственностью», именуемой «Моя прекрасная леди». По договору, подписанному 20 октября 1962 года, Одри получала миллион долларов в виде семи ежегодных выплат. Подобная система выдачи гонорара значительно уменьшала и без того не слишком тяжелое бремя швейцарских налогов на eё доходы, которые были превосходно защищены в виде необлагаемых вкладов в банках Багамских островов и Лихтенштейна. (Позднее она перевела значительные суммы в Испанию, где eё финансовые интересы были надежно защищены.)

Джулия Эндрюс восприняла решение студии «Уорнер Бразерс» без особой досады. Но eё естественное огорчение проявилось в мягком предупреждении, которое она адресовала Одри. Хотя Одри скорее всего ожидал «громкий успех» в этой роли, она ни в коем случае не должна забывать о «ловушках», которые могут ожидать eё на этом пути. Две песни (в особенности) «Подожди, Генри Хиггинс!» и «Я могла бы танцевать всю ночь» не просты для исполнения. (Первая) требует большой силы, (вторая) отличается широким диапазоном. Между строк в этом предупреждении звучал вопрос: «А справишься ли ты с этим, Одри?»

Этот вопрос задавала себе и Одри, приехав в мае 1963 года в Лос-Анджелес. Ее сопровождал Мел, получивший роль в фильме «Секс и одинокая девушка», работа над которым начиналась одновременно с «Моей прекрасной леди». Привезли и Шона с няней-итальянкой. Переночевав в отеле «Беверли Хиллз», они переехали в большой дом в каньоне Коулдвотер, который студия «Уорнер Бразерс» арендовала для Одри. С самого начала она придерживалась стиля жизни настоящей английской леди. Первыми eё посетили Сесиль Битон и Джордж Кьюкор. За чашкой чая, маленькими тарелочками с сэндвичами с тончайшим слоем масла и за бутербродами из швейцарских булочек с джемом Битон внимательно рассматривал звезду, для которой ему предстояло разрабатывать костюмы. Его беспокоило то, что она выглядела «ужасно худой». Ее энергия, тем не менее, оживляла eё аскетично-худощавое тело и сглаживала ощущение болезненной бледности. «Ее рот, улыбка, зубы восхитительны, выражение глаз изумительно, и все в ней заставляет умолкнуть любую мысль о каком-либо отклонении от высочайших критериев красоты».

Кьюкор был более практичен в своей профессиональной оценке этой «дамы на миллион долларов». В первых сценах фильма, где она появляется в образе свободной и раскованной уличной цветочницы, он хотел, чтобы она «выглядела слегка комично, но не шикарно». Примирение этих противоположностей, как он отметил в одной из дневниковых записей, выросло в целую проблему. Взаимоотношения между Кьюкором и Битоном вскоре достигли «точки замерзания», и, несмотря на временное перемирие, объявленное по приказу Джека Л. Уорнера, они так никогда и не вернулись в норму. Одри пришлось расходовать драгоценную энергию в ходе съемок на своих наставников – костюмера Битона и режиссёpа Кьюкора.