Одри Хепберн. Жизнь, рассказанная ею самой. Признания в любви
Шрифт:
Мама от появления в моей жизни аристократа-миллионера Джеймса Хенсона была в восторге. Я понимала ее: лучше стать миссис Хенсон, чем всю жизнь изображать прислугу или мебель в третьесортных фильмах. Она никогда не верила, что у меня есть актерский талант, вернее, речи об актерстве просто не шло, а путь в балет был закрыт.
Что-то у меня получается невеселое повествование. Но в те годы жизнь и правда была не слишком легкой, мама осталась без работы, и я хваталась за все подряд, любые роли, только чтобы
А повествование невеселое еще и потому, что сегодня мне хуже обычного… Не хочется просить увеличивать дозу обезболивающего, я понимаю, что время заставит сделать это, и чтобы не стать совсем зависимой от лекарств и не превратиться в бессловесное растение, я предпочитаю терпеть боль.
Джеймс был очарователен, ухаживал просто замечательно, довольно быстро объяснился в любви и попросил моей руки. Я до сих пор гадаю, что заставило маму сказать:
– Только не назначай пока день свадьбы.
Что она чувствовала? Сама мама говорила, что ничего особенного, просто хотелось понять, что намерения Джимми серьезны, удостовериться, что он уже остепенился, как того страстно желало все семейство Хенсонов. Мне было двадцать два, ему тридцать, самое время пожениться, но я послушала маму. Мы решили повременить с помолвкой.
Это оказалась судьба.
Согласно контракту я поехала в Монте-Карло играть роль безалаберной няньки, отдавшей младенца «не тому» и теперь выпутывающейся из дурацкой ситуации. Мама отправилась со мной, Джимми остался в Лондоне. Он то и дело звонил, напоминая о своей любви и моей верности, я клялась, что ничегошеньки, кроме роли, не вижу и никого, кроме противных партнеров, не замечаю. Партнеры вовсе не были противными, но Джимми так спокойней.
А потом была та самая нечаянно счастливая встреча с Колетт и предложение играть Жижи на Бродвее. Джимми не противился, у него был бизнес в Торонто, который заставлял проводить много времени в Канаде, мое проживание в Нью-Йорке жениха вполне устраивало.
Он примчался в Нью-Йорк следом за мной и едва не сорвал все репетиции «Жижи», мы напропалую гуляли ночами в принадлежавшем их семейству ресторане, после чего я появлялась на утренних репетициях в театре с мешками под глазами и страстным желанием не слушать реплики партнеров, а просто спать! Если бы не Джильберт Миллер, устроивший мне громкую выволочку и почти посадивший под домашний арест, я провалила бы роль, зато наверняка стала бы миссис Хенсон.
Принесло бы мне это счастье? Не знаю. «Жижи» состоялась, миссис Хенсон я так и не стала.
После первого успеха «Жижи» я отправилась в Рим, покорять киношный Олимп, то есть сниматься в «Римских каникулах». Джеймс, хоть и был недоволен, скрепя сердце согласился. И то после того, как я согласилась на публикацию объявления о нашей помолвке.
– Мы должны пожениться этим летом!
– Осенью, Джимми, летом я снимаюсь в Риме.
– А осенью ты поедешь с «Жижи» в тур по Америке.
– Но
Сейчас я пытаюсь вспомнить, действительно ли верила, что между съемками и турне со спектаклем у меня будет время, чтобы осчастливить семейство Хенсонов вхождением в него, или я кривила душой. Боюсь, что второе. Я-то уже знала, что съемки никогда не идут по графику, а после того, как от аплодисментов заключительного спектакля «Жижи» в театре Фултона до самолета в Париж у меня осталась всего пара часов, могла бы сообразить, что не больше мне дадут и на обратный путь.
Сниматься в Рим я улетела в статусе невесты мистера Джеймса Хенсона, что дало право мистеру Хенсону вмешиваться в график съемок. Это было ужасно! Я никак не могла объяснить Джимми, что на площадке вовсе не звезда, а почти беспомощная девчонка, что ни о каких требованиях не может быть и речи, что я ловлю каждое слово режиссера и партнеров и думаю вовсе не о сроках окончания съемок, а о том, чтобы сыграть как можно лучше. Джеймс, который много времени проводил в Риме и серьезно мешал моему настрою, однажды даже вспылил:
– Ты думаешь обо всем и обо всех, кроме меня! Тебе дороже студия, режиссер, твой Грегори Пек! Одри, тебе придется выбирать между мной и ими.
Я понимала, что рано или поздно это будет произнесено. Если бы Джеймс заставил меня выбирать во время съемок «Секретных людей», я бы с удовольствием выбрала его и, закончив последний дубль, поставила крест на актерской карьере. Но теперь у меня были Жижи и «Каникулы», у меня были Кэтлин Несбитт и Грегори Пек, и я боялась, что выбор будет не в пользу Хенсона.
Видимо, он тоже это понял, но продолжал настаивать, Джеймс не мог отдать свою добычу «этим акулам Голливуда». Ему категорически не нравился хаос, царящий на площадке, не нравилась резкость, с которой порой, совершенно этого не замечая, разговаривают участники съемок, просто, когда делается общее дело, не всегда и не у всех достает сдержанности, чтобы быть вежливыми.
– Как ты можешь позволять на себя кричать?!
– А как еще Уайлер мог заставить меня заплакать?
Нет, Джеймс не произнес: «Это твой последний фильм», но в его глазах и том, как Хенсон выпятил волевой подбородок, читался именно такой вердикт. Я понимала, что Джеймс просто оплатит неустойку киностудии, если я откажусь сниматься в следующем фильме, который для меня подберет «Парамаунт».
Господи, куда делся терпеливый, вежливый Джеймс, готовый на все, только чтобы не мешать мне заниматься любимым делом?
– Какое дело, Одри? Я никогда не наблюдал за съемками, но теперь, увидев, что творится на площадке, категорически против того, чтобы тебя так эксплуатировали на съемочной площадке.
– Но, Джеймс, я связана контрактом…
– Съемки можно закончить к началу сентября, если только твой Уайлер не будет делать по двести пятьдесят дублей.
– Я не могу контролировать съемочный процесс.