Одураченный Фортуной
Шрифт:
Доктор проворно расстегнул камзол полковника, но в этом не было необходимости. Он сразу же понял, в чем дело. Уверенность, что Нэнси вне опасности и больше не нуждается в его заботах, словно вырвала из рук Холлса поводья, которыми он сдерживал свою усталость. Природа наконец заявила о себе.
— Он спит — вот и все, — усмехнулся доктор Бимиш. — Помогите мне отнести его на кушетку, миссис Дэллоуз. Больше пока ничего делать не нужно. Не бойтесь разбудить его — он проспит по меньшей мере двенадцать часов.
Они устроили Холлса на кушетке, подложив ему подушку под голову, и Бимиш вернулся к своей пациентке. Нэнси снова откинулась назад,
— Он спит? — спросила она доктора. — Это просто сон?
Девушка, как и многие другие, никогда не видела, чтобы сон свалил человека, словно пистолетный выстрел.
— Ничего более страшного, мэм. Полковник не сомкнул глаз целую неделю. Теперь сострадательная природа сделала это для него. Вам незачем о нем беспокоиться. Сон — это все, в чем он сейчас нуждается. Так что отдыхайте и берегите оставшиеся у вас силы.
Нэнси посмотрела на него в упор.
— У меня была чума, не так ли?
— У вас была чума, мэм, но ее уже нет. Правда, она истощила ваши силы, но больше вас ничто не должно беспокоить. Вы вне опасности. Когда силы вернутся к вам, можете ходить повсюду, не опасаясь инфекции. Чума не поразит вас вторично. За ваше чудесное спасение вы должны благодарить Бога и вашего мужа.
Она озадаченно нахмурилась.
— Моего мужа?
— Да, мэм. Такой муж бывает у одной из тысячи женщин — даже из десяти тысяч! За последнее время я повидал многих мужей, и, увы, страх перед чумой вытеснял у них все другие чувства. Но полковник Холлс не из таких. Преданность вам сделала из него героя, и он спасся, благодаря своему бесстрашию. Фортуна помогает смелым!
— Но… но он не мой муж!
— Не ваш муж? — ошеломленно переспросил доктор и добавил с оттенком цинизма, в действительности абсолютно не свойственного добродушному маленькому человечку:
— Возможно, это все объясняет… Но кто же он такой, если рисковал ради вас жизнью?
Нэнси помедлила, не зная, как охарактеризовать их отношения.
— Когда-то он был моим другом, — ответила она наконец.
— Когда-то? — Врач поднял густые брови. — А когда, по-вашему, перестал быть вашим другом человек, который остался с вами в зараженном доме, хотя мог спокойно сбежать, который не спал и не отдыхал все эти дни, чтобы заботиться о вас, который вырвал вас из рук смерти, тысячу раз рискуя заразиться чумой?
— И он сделал все это? — спросила девушка.
Доктор Бимиш описал ей во всех подробностях героизм и самопожертвование, проявленное Холлсом.
Когда он умолк, Нэнси продолжала лежать, задумавшись и не говоря ни слова.
— Возможно, он, как вы сказали, был когда-то вашим другом, — улыбнулся доктор. — Но не думаю, что в большей степени, чем теперь. Да пошлет мне Бог такого друга в час нужды!
Девушка не ответила. Она продолжала молча лежать, уставившись на резной купол огромной кровати; ее лицо походило на ничего не выражающую маску, в которой доктор тщетно пытался найти ключ к разгадке отношений между этими двумя. Любопытство побуждало его продолжить расспросы. Но, помимо других причин, его удерживала от этого мысль о ее состоянии. Больной были необходимы пища и покой, и не ему лишать ее последнего назойливыми вопросами.
Глава двадцать третья. СТЕНЫ ГОРДОСТИ
Вечером доктор Бимиш вернулся, приведя с собой, как и во время первого визита, чиновника, которому надлежало проверить
Холлс, пробудившись после одиннадцатичасового сна, но все еще ощущая смертельную усталость, также присутствовал, так как чиновнику нужно было убедиться в здоровье его и миссис Дэллоуз. Нэнси, не отрываясь, смотрела на бледное небритое лицо полковника, который едва осмеливался бросить взгляд в ее сторону.
Когда чиновник и доктор наконец вышли из комнаты, Холлс устало потащился вслед за ними, спустившись с лестницы и оставшись внизу после их ухода.
Ему предстояло пребывание в этом доме в течение четырех недель. Ночь он провел в спальне на нижнем этаже, а утром, приготовив себе завтрак с помощью миссис Дэллоуз, отправился приводить в порядок столовую, где намеревался устроить себе обиталище на предстоящий период заключения.
В столовой было темно — после прибытия в дом Нэнси туда никто не входил. Полковник вспомнил, что сам закрыл ставни по требованию чиновника после того, как он унес Нэнси из комнаты в тот страшный вечер. Холлс открыл ставни, впустив потоки дневного света в комнату, где все напоминало ему о случившемся неделю назад. На полу лежал стул, перевернутый Нэнси, когда она спасалась от Бэкингема. Под столом поблескивал, ускользнувший от взгляда доктора Бимиша клинок сломанной шпаги полковника, а в углу. лежала рукоятка, закатившаяся туда, когда он выпустил ее из рук после удара по голове.
Темно-коричневое пятно у стола было оставлено его собственной кровью. Такие же пятна на кушетке и на скатерти, очевидно, являлись следами крови Бэкингема.
Рапиру герцога Холлс обнаружил лежащей между окном и кушеткой. Бэкингем уронил ее после их схватки и не удосужился подобрать перед поспешным уходом.
Стол загромождали оплывшие свечи, увядшие цветы и гниющие фрукты. На буфете стояло множество изысканных лакомств, приготовленных для интимного ужина, который так и не состоялся. Они наполняли воздух запахом гниения, казавшимся Холлсу испарениями мрачных воспоминаний, пробуждаемых в нем этой комнатой.
Распахнув створки окон, полковник провел около получаса, приводя столовую в порядок и избавляясь от остатков пищи.
После этого он лег на кушетку, задумчиво покуривая трубку. Большую часть последующих дней он проводил подобным образом, считая свою жизнь конченной и рассчитывая, что смерть принесет ему долгожданный покой.
Холлс смутно надеялся — он молил бы об этом Бога, если бы давно не разучился молиться, — что инфекция, возможно, еще присутствующая в доме, изберет его в качестве жертвы. Снова и снова он расстегивал камзол и осматривал грудь и подмышки, ожидая найти там признаки чумы.
Однако судьба препятствовала его желанию умереть, так же как ранее препятствовала всем его желаниям, связанным с жизнью. Пребывая в зараженном доме, вдыхая его отравленный воздух, он оставался невосприимчивым к инфекции.
Первые три дня заключения прошли в праздной апатии. В доме имелись книги, но Холлс не испытывал желания читать, продолжая лежать, куря и предаваясь хандре. Каждое утро миссис Дэллоуз докладывала ему о состоянии больной, которое постепенно улучшалось, что подтверждал доктор, нанесший за эти дни два визита. Во время второго из них он задержался, чтобы поговорить с Холлсом и сообщить ему об ужасной ситуации в городе.