Одурманенная
Шрифт:
— Ей, похоже, не жалко меня.
— Она избалованная дочь очень богатого человека, которая привыкла получать все, что хочет, но даже она была сломана любовью. Думаю, она больше не будет нас беспокоить.
Я молчу.
В тот вечер Сораб засыпает прямо на груди своего отца, который устроился в гостиной. Я следую за Блейком, который относит Сораба на ночь в его комнату. Сначала Блейк, а потом и я наклоняемся, чтобы поцеловать нашего ребенка в гладкую щечку, пока он спит на боку. Подняв глаза, ловлю взгляд Блейка, который в упор смотрит на меня. В тени полумрака
Он берет меня за руку и ведет в нашу спальню...и занимается со мной любовью так, как он никогда не делал раньше. С бесконечной нежностью, как будто я — хрупкая бабочка и мои крылышки могут исчезнуть, как пыльца на его пальцах, если он не проявит большую осторожность, дотрагиваясь до меня руками. Он делает это долго, медленно и глубоко, и когда он достигает кульминации, хрипит мое имя с такой силой, как будто падает с обрыва и я – последнее лицо, которое он видит. Страстное желание, звучащее в его голосе — это бальзам для моего сердца.
Я вытягиваюсь на животе на роскошных простынях.
Его пальцы легко передвигаются вверх и вниз по моей спине.
— Мне нравится чувствовать твой позвоночник, изящные маленькие косточки твоего тела. Они похожи на обтянутый кожей зубки, но не острые. Когда ты двигаешься они передвигаются у меня под пальцами.
У меня вырывается смешок.
— Боже мой! Ты оказывается стал поэтом.
— Это любовь. Сама любовь разрушает того, кто любит.
Нахмурив лоб я поворачиваюсь к нему лицом.
— Ты говоришь, что твоя любовь ко мне разрушает тебя?
Он собственнически приподнимает мою голую грудь.
— Чем больше я тебя люблю, тем более незнакомым, я становлюсь для себя. Сейчас я делаю и говорю такие вещи, которые я никогда даже не мечтал и не думал делать или говорить. Мне с трудом верить, что все эти годы я жил без тебя.
Я провожу пальцем вниз по его щеке.
— Иногда мне становится страшно. Все, что я когда-либо любила у меня отняли, — я опускаю глаза вниз, потому что мой голос начинает дрожать и пытаюсь остановить внезапно появившиеся слезы, которые портят такой прекрасный момент.
Он наклоняется и целует мое левое плечо.
— Любовь моя, моя любовь, если ты еще жива, а я нет, тогда я буду преследовать тебя до тех пор, пока не настанет твой день смерти.
Я смотрю на него с болью в глазах.
— Это не смешно, Баррингтон.
— Я знаю, мое дорогое сердце. Это смешно только в том гребанном мире, в котором существую я. По правде говоря, я хочу, чтобы мы вместе состарились и никогда не были в разлуке ни одного дня в своей жизни и умерли в один день и час.
— Я тоже. Я даже не хочу говорить тебе спокойной ночи, потому что потеряю тебя на несколько часов.
Он дотрагивается пальцем до моего виска.
— Иногда я просыпаюсь и наблюдаю за тобой, когда ты спишь.
— Да.
— Ты знаешь, что иногда ты улыбаешься во сне?
— Я?
— Ты всегда выглядишь такой беззащитной и ангельской, как одна из тех сказочных принцесс из моего
— Сказочная принцесса? — мне явно нравится эта идея.
— Да, и часто мне хочется запереть тебя подальше в заколдованной башне, чтобы никто не мог добраться до тебя, кроме меня.
— Ты не должен запирать меня в башню, потому что я всегда здесь с тобой.
— Если принцесса не заперта, значит она плохая. Принцесса взаперти, потому что она бесценна настолько, что не передать словами, поэтому каждый хочет дотронуться до нее, — его голос меняется, становится серьезным. — Я должен доставить тебя туда, где тебе никто не сможет причинить боль.
— Я и нахожусь уже там. Прямо здесь, рядом с тобой.
Он хмурится.
— Но когда меня нет рядом…
— Брайан и его свора победят всех.
— Я все же предпочел бы запереть тебя в заколдованной башне.
— Это звучит не совсем справедливо. Я получается уду сидеть взаперти, пока ты будешь передвигаться по миру и делать, что тебе нравится.
— Мне не нравится то, что я делаю, Лана. Я делаю это потому, что мне необходимо это делать.
— Почему ты не уйдешь? У тебя всего очень много, чем мы можем потратить.
— Иногда нам дают иллюзию выбора. Предложи человеку, умирающему в пустыне от жажды, стакан воды и скажи ему, что это его выбор — пить или оставить его. Это действительно выбор, Лана?
Я молчу, потому что прекрасно помню, что, когда моя мать была больна, тогда выбор стал иллюзией.
— Я похож на этого человека, — продолжает он. — Если я напьюсь, то это будет означать опасность для тебя и Сораба. Я знаю слишком много о них, поэтому они не позволят мне уйти. У меня есть определенные обязанности, которые я должен выполнять.
— Обязанности предполагают беспокойство об уничтожении мира?
Он грустно улыбается и кладет свой палец на мои губы.
— Не слова больше. Это произойдет со мной или без меня.
— Тогда зачем тебе это делать?
— Что происходит с разоблачителями, Лана?
— Они попадают в тюрьму, или с их близкими и с ними тоже может произойти «несчастный случай», они могут совершить «самоубийство» и на повестку дня выходит сплошная череда странностей.
Я хмурюсь и отодвигаю рот от его пальцев.
— Почему?
Его пальцы опять останавливаются на моих губах, давая понять, чтобы я прекратила все дальнейшие расспросы. Его глаза выглядят такими грустными, я сожалею, что начала этот разговор, придвигаюсь к нему поближе и обнимаю крепко-крепко. Он испытывает внутри себя настоящую боль. Я чувствую, что эта боль ужасна, но он не может мне ничего сказать. Он тот человек в пустыне со стаканом, полный прохладной, живительной влаги. Я прошу его выпить, но он отказывается из-за меня и Сораба. Я понимаю, что у него есть серьезные основания хранить тайну, потому что тогда, от этого будет действительно польза нам всем, иначе может что-то случиться со мной и с Сорабом. Я просто должна принять это. Я потом решу отстать от него или нет, в конце концов, я сама проведу свои собственные исследования.