Офицер запаса

Костюнин Александр Викторович

Старик относился к нам с интересом, уважением. Каждую неделю приносил огромный поднос жареной маринки, укрытой белой тряпицей. Эта азиатская рыба смахивает наружностью на нашего сига, но нашпигована костями хуже леща. Однако у советской рыбы есть хоть какое-то обоснование костям: эти нужны для поворота хвоста, те для поддержки спинного плавника. В маринке кости натыканы бессистемно, под разными углами, в каждом миллиметре. Как будто специально. Все косточки мелкие, острые. Хотя на вкус рыбёшка бесподобна.

Мы старались отвечать добром на добро, не нарушая местной традиции «бадал хистал». Усаживали

гостя на почётное место, подавали в красивой пиале зелёный чай, щедро снабжали боеприпасами. На Востоке голова, убелённая сединами, – символ мудрости и богатого жизненного опыта. (Судя по Фархаду – так.) У старика было четыре сына. Здороваясь с ним, они, скрестив руки на груди, почтенно кланялись, а затем целовали отцовскую руку. Год назад двух сыновей убили в междоусобицах. Фархад готов был моджахеддинов голыми руками рвать. Через него мы получали о бандах наиболее ценную и всегда точную информацию.

Советские войсковые командиры по сей день не догадываются, скольких ребят удалось сохранить благодаря информации, доверительно полученной от этого тихого старца.

* * *

Дислоцированный по соседству с нами десантно-штурмовой батальон из состава полка в Мазари-Шарифе охраной не занимался. ДШБ проводил боевые операции. То в составе группы войск, то отдельно.

Как-то раз у десантников ночью с поста в карауле ушёл солдатик. Ушёл, оставив и автомат, и подсумок с рожком. Прошло трое суток. На четвёртые к нам приезжает их капитан Зобов из особого отдела на бронетранспортёре. (Нигде особистов не было, а в этом ДШБ был.) Интересуется:

– Не слышно ли по вашим каналам, не проявлялся ли где боец? У нас молодой пропал.

– Когда?

– Четыре дня назад.

– А что же вы, миленькие, четыре-то дня?..

– Хотели своими силами.

– Ну, допустим: сутки своими силами. Ни в части, нигде его нет. Почему после этого не раскинуться совместно? У нас, слава Богу, связи ого-го: от Мазари-Шарифа до Кундуза. Люди к нам сами тянутся с гор.

Это было утром, часов в одиннадцать, а вечером, с наступлением темноты, пришёл Фархад с сыном и сообщил:

– Объявился в банде советский солдатик.

Ясно: тот самый дезертир, другого нет.

Чтобы не наскочить на патрули, ненужные проверки, они заночевали у нас. На следующее утро, до рассвета, опять особист заявился. Связи мобильной не было. Хочешь не хочешь, чтобы расспросить или рассказать о чём, способ один – ножками притопать. Ему навстречу из ворот – Фархад с сыном. (Плохо, когда осведомители попадаются непосвящённым на глаза, но всего не предусмотришь…)

Я капитану сообщаю:

– Ваш солдатик в банде. Завтра в восемь вечера его передадут в ХАД, они – нам, мы – вам. Без всякой стрельбы.

– Откуда узнали?

– Пресс-конференция закончена…

Развернулся, уехал недовольный.

В батальоне нам выделяют БТР и двух бойцов.

Сажусь на панцирь, держусь рукой за ствол пулемёта. Федя – рядом. Машина идёт плавно: то поднимаясь в гору, то опускаясь. Повторяя ходом рельеф местности. Через корпус передаётся вибрация бронетранспортера, напоминающая воинственную дрожь. Волнение сначала захватывает, потом постепенно отпускает. Каждой клеточкой ощущаешь ровную работу

сердца машины. Рокот двигателя успокаивает. Луна прямо по курсу. Жёлтая, с оранжевыми прожилками. Огромная, выпуклая, близкая. Она висит над гребнями гор, касаясь вершины. Под ней ярко освещенный склон хребта. Чем дальше от луны, тем слабее просматривается рельеф гор и, наконец, сливается с непроглядным небом. Но я знаю, что эта чёрная зубчатая гряда проходит за моей спиной и замыкает круг, образуя огромную чашу. По дну её мы и двигаемся. Свет фар выхватывает маленький клочок дороги, и от этого кусочка жёлто-серой земли ночь вокруг кажется ещё темнее. Проходит час, втягиваемся в ущелье. Маленькая речушка, которая бежит вдоль дороги, резко уходит вниз. Справа – бездонная пропасть. Слева – отвесная скала. Приезжаем в условленное место. Глушим двигатель. Ждём… В восемь – нет никого. В полдевятого – нет. Стоим на трассе в кромешной темноте. Рядом овраг. Слышим цокот… То ли лошадь в поводу ведут, то ли верхом едет кто.

Внезапно, в той стороне, откуда должны привезти беглеца, – автоматная трескотня. Пять минут, десять… Унялось. Вообще всё стихло.

Подождали ещё недолго. Делать нечего, развернулись – и обратно, в Айбак.

Наутро прибежал работник ХАДа. Глаза – по пять копеек… Оказывается, в конкурирующей банде узнали, что захвачен в плен советский солдатик, собираются сдавать. Пошли на перехват. Естественно, столкнулись, популяли друг в друга в темноте и успокоились. Местные товарищи обещают: «Через сутки мы вам приведём его на то же место».

Мы – десантникам: «Не дёргайтесь, он в Карачабулаке».

– Ах, в этом кишлаке…

И командир ДШБ майор Деревский повёл туда всю свою танковую армию: двадцать бронетранспортёров. Окружили кишлак, захватили в заложники тридцать уважаемых старцев, привезли в свою часть на броне и усадили под дулами автоматов на землю. Старики по-своему что-то: «Бур-бур-бур». А стратег Деревский поводил у них перед носом дулом автомата и ультимативно заявил:

– Не выдадите солдатика – мы вас кончим.

И над самой головой у аксакалов от пояса – очередь.

* * *

Вечером, со второй попытки, мы забрали-таки солдатика у хадовцев, привезли к себе на виллу и приступили к дознанию: «Откуда родом? Почему ушёл? Где содержали в плену?».

Он из деревни, молдаванин, фамилия Пержу… Если к этим трём бедам добавить неполное среднее образование, затюканность и забитость ещё до службы – картина будет полной! Бумажку какую-то в местном военкомате заставили подписать и забрали. Железную дорогу, паровоз увидел первый раз, когда в армию везли. Живы мать с отцом, сёстры. Все с малолетства батрачат.

Мы ему доверительно:

– Ну, сынок, чем бы ты стал у них заниматься?

Он в ответ:

– Пас бы овец. Афганцы бы меня кормили.

Короче, тоже самое.

И, как заклинание, умоляя то меня, то Федю твердит:

– Не отдавайте им. Не надо!.. Иначе я и «дедов» постреляю и… себя.

– За что?!

Оказывается, в ДШБ старослужащие развлекались, отдавая непонятливым и нерасторопным «сынам» приказ: «Душу к бою!». Услышав его, рядовой Пержу выпячивал грудь и получал от «дедушки Апрельской революции» удар кулаком по второй сверху пуговице.