Офицер запаса
Шрифт:
В километре за городом – огромное ущелье, перед ним плато. На нём разместилось командование. Основные бои – за этим ущельем. По сведениям агентурной разведки: там укрылся вражина!
Ночью дорога обледенела. На подъёмах колёсная техника буксовала, на спусках гусеничная шла юзом. С отрогов гор в нас постреливают из «Буров» (винтовки такие английские с шестигранным стволом): «Бак-пак, бак-пак». Им в ответ советские крупнокалиберные пулемёты мощно и грозно: «Ду-ду-ду… ду-ду-ду…». Для прикрытия перед фронтом разместили бронегруппу. Но и с тыла раздаются одиночные выстрелы.
Генерал командует:
– Товарищи офицеры, война войной – обед по расписанию.
Солдатики устанавливают раздвижные столы, бегают с мисками, ложками. Щедро накладывают первое, второе. По желанию – добавка. Плотно откушали. Генерал обтирает жирные губы. Расщеплённой спичкой ковыряет в зубах, осоловело посматривая в небо. На тринадцать ноль-ноль по сценарию запланирован подвиг: назначен бомбоштурмовой удар.
– Ровно через две минуты наши соколы-орлы прилетят, дадут врагам жару.
Время «Ч». У кого-то непроизвольно отрыгнулось, и снова тишина. Десять минут прошло. Генерал встал, грудь колесом, руки за спину, ходит взад-вперёд.
– Что же они опаздывают? Что за разгильдяйство?! Всё должно быть чётко по времени.
Задержка непредвиденная. Обед закончился, война должна идти дальше, а она не идёт. Он командует, а ничего вокруг «не командуется». Ещё полчаса прошло.
Далёкий гул…
Со стороны Кабула появляются самолеты-штурмовики СУ-25. Идут высоко, красиво, делают большой разворот над театром военных действий и заходят на «капельку», точку сброса смертоносного груза. Все упрёки позади. Генерал разваливается в широком походном кресле и, точно из правительственной ложи, вполголоса комментирует ход батальной сцены:
– Вот сейчас краснозвёздные герои шарахнут «пятисоткой»! Тошно будет гадам.
Глядим, от короткокрылого «Грача» отрывается фугасная авиационная бомба ФАБ-500 весом полтонны и… летит к нам.
Слышен нарастающий грозный вой.
– Ё-о-опп!!!
Генерал вскакивает, фуражкой об землю. Хребет Гиндукуша дрожит от смачного армейского мата. Я по привычке, чтобы сравнять давление на барабанные перепонки снаружи и изнутри, слегка приоткрываю рот.
– Куда?! Куда стреляете?! Куда мешаете?! Куда спускаете?!
Кудахчет, топает ногами, мелко и часто плюётся. Бежать бесполезно. Тут хоть куда «бежи»: эдакая дура – если попадёт, от плато ничего не останется. Но бомба, будто посмеиваясь над нами, с рёвом перелетает ущелье и где-то в горах: ба-ба-ах! Децибелы пожиже, чем от мата, но тоже знатно.
– Так, – удовлетворённо подводит итог генерал, – нормально легла.
Карты нет. Спрашивают: «У кого есть?». Царандоевцы по рации: «У нас!». Мы на уазике к ним. А обстрел из пушек уже начали. (Не простаивать же «богам войны» без дела!)
Заранее по мегафону объявили: «Женщины и дети, покиньте населённый пункт!». Один раз сказали. Два. Не выходят. Всё, начинаем. А что делать?.. Военное искусство тоже требует жертв. Пушки, ракетные установки обрушили шквал
Привезли карту. Чуть скорректировали огонь. Ещё два часа перепахивали.
Вдруг видим: из горящего кишлака идёт по полю женщина в чёрном.
Длиннополые одежды её разметались по ветру.
На голове белый платок.
Вокруг громыхает. Дым. Осколки. Шальные пули.
Ад.
Женщина идёт прямо на нас по открытому месту. Идёт не сгибается.
Афганские правительственные воины-сарбазы в тревоге. Стрельбу прекратили.
Подходит.
В безумном состоянии…
На руках ребёнок. Из носа две тонкие струйки крови. Ещё живой.
Быстренько машину. Быстренько охрану. Быстренько в больницу.
С кем воюем, кого защищаем?! Бред…
Благо научили не сомневаться. Не дрогнув, не рассуждая, исполнять любой приказ, а то бы – труба…
Начинает темнеть. Сворачиваем базу и в Айбак.
Только добрались до кроватей, улеглись – как долбанёт. Стёкла зазвенели. Мы повскакивали, звоним дежурному.
Тот с хохотом:
– Да, ребята, сегодня вам не поспать.
У артиллеристов это называется то ли «блуждающий», то ли «будоражащий» огонь. А может, «беспокоящий». Якобы с целью не дать противнику заснуть. Каждые пятнадцать-двадцать минут залп. Через Айбак, через ущелье куда-то в горы. И так три ночи подряд. Не знаю, как душманы, мы точно заснуть не могли. Наутро генералу по рации идут доклады: «Прошли тот кишлак, этот. Зачистили. Старинного оружия изъяли столько-то единиц. Молодёжь вытащили из подвалов в количестве… и в армию призвали. Главарей банд или людей, признающих себя бандитами, ни одного не нашли».
«Работа» закончена… Снимаемся. Разъезжаемся по местам дислокации. Вот теперь можно и Новый год встречать.
По-афгански «победа» – «наср». Думаю, итог данной войсковой операции можно охарактеризовать как «полный наср». Когда советские войска входили в Афганистан, их встречали тепло и радушно. Теперь отношение менялось. Пройдёт несколько лет, и весь афганский народ, объединившись, отвергнет нас.
Командование, отмечая нашу доблесть, проявленную в бою, за два часа до звона курантов наградило группу ценным подарком – телевизором «Sony».
В фойе, на солдатской тумбочке, неподъёмным монолитом уже громоздился цветной ламповый «Рубин». Однако он даже на заводе-изготовителе, под телевышкой, при стабильном напряжении, никогда чётко не показывал. Здесь, в воюющей родоплеменной стране, напряжение мало того что прыгало, оно в прыжке едва касалось ста восьмидесяти вольт. Для чего тогда этот комод с экраном стоял? Непонятно. (Задавать лишние вопросы у нас в «конторе» не принято.) Вот на такой монумент-этажерку мы установили японский телеприёмник. На выходе: идеальные яркость, чёткость, звук.