Офицерский гамбит
Шрифт:
– Нажитое непосильным трудом, – с издевательской улыбкой, в которой смешалась горечь и ирония, уточнил Игорь Николаевич.
Но Горобец сделал вид, что не заметил этой улыбки. Не оскорбился. И все-таки его внутренняя умиротворенность уже нарушилась, а нервозность с усилием сдерживалась, и дородная собака, до того мирно дремавшая у ног хозяина, почему-то встала с места, сделала долгий зевок, с укоризной посмотрела на своего бога и поплелась в дальний угол веранды. Там лабрадор долго не мог умоститься, несколько раз менял положение, словно его пухлые бока болели, наконец улегся, положил морду на скрещенные лапы и стал внимательно, со смешанным выражением недоумения и преданности наблюдать за хозяином.
«Вот ведь как животное чувствует и как невольно выдает своего хозяина, – подумал вдруг Алексей Сергеевич, взглянув на пса и доброжелательно, по-дружески подмигнув ему, как человеку, – а ведь и правда, похожи собака и хозяин, совершенно похожи. Обтекаемые оба».
– Что ж, это, по меньшей мере, похоже на позицию, – вздохнул он.
Но не тут-то было. Горобец уже приготовился к отпору и решился
– Вот вы мне сейчас начнете рассказывать сказки про то, что украинцы – это зарвавшиеся маргиналы с извечным комплексом неполноценности, страдающие неврозом «загнобленности» и нереализованности. А я вам отвечу: мы с вами – да-да, с вами, потому что вы тоже украинцы – так вот, мы с вами ровно настолько зажаты и «загноблэни», насколько сами так думаем. Поверьте мне, настоящие украинцы, хохлы – ох и тертое, могучее и хитрое племя! И если бы мы стояли один за одного, как евреи, мы б такую державу могучую и неприступную построили, что в Тель-Авиве бы заплакали. А из-за повального предательства, из-за того, что половина хохлов себя продолжают считать россиянами или, как сейчас хитро придумали в Москве, – русскими, из-за этого наши беды.
– Но ты ж не можешь не признать, что Россия сейчас более стабильна? – Алексею Сергеевичу и впрямь теперь было интересно, что такие, как Горобец, думают о России и об Украине. Он почему-то был уверен, что такой тип сейчас повсеместно распространен в Украине. И еще он где-то в глубине души надеялся, что такие откровения и ему дадут великолепную пищу для размышления, помогут принять давно вызревающее решение.
– Что с того, что Россия внешне стабильна? Там везде путинский призыв, и попробуй на него не отреагируй. Россию превратили в ужасное полицейское государство, в котором нормальному человеку обитать некомфортно. Поверьте мне, при всех наших междоусобных войнах политиков, при всех маразмах тех, кто называет себя политическими лидерами, мне в Украине уютно. Я тут, как хлебный мякиш, хоть и не крепкой скорлупой, а только сухой хлебной коркой, но защищен. Моя защита – это их же добровольно взятые обязательства и принципы. Да, им всем наплевать на меня. Но зато мне особо не мешают. А России на человечка тоже наплевать, но только спокойно жить ему никто не даст. Если человечек там, не дай Бог, успокоится, будут взрываться дома, будут теракты, будут враги на Кавказе и в Украине… Положено, чтобы россиянин ходил голый и босой, но думал о судьбах всего мира. Да что там говорить… – и Горобец безнадежно махнул рукой, словно хотел сказать: «Об этом можно судачить бесконечно, но ничего разговорами не изменишь».
«Умом Россию не понять,/ Аршином общим не измерить, У ней особенная стать,/ В Россию можно только верить», – вспомнил Алексей Сергеевич Тютчева и усмехнулся про себя, но ничего не ответил. И вдруг мысли унесли его к эпизоду работы с «Энергетиком», когда он вместе с прелестной Алиной Константиновной уверенно вписывал: «Приход в НАТО грозит гибелью сыновьям Украины. Украинские парни будут гибнуть в Ираке, Афганистане и других горячих точках планеты, обеспечивая интересы стран НАТО». А ведь реальная угроза втягивания Украины в войны опасной змеей притаилась совсем в другой стороне. Ведь в очередной раз породнившись с россиянином, украинец попадет в Чечню, в Грузию. Азербайджан кипит, как слабо дремлющий вулкан. А сколько еще возникнет новых военных угроз, на которые Москва без колебаний отреагирует? И Алексей Сергеевич испытал смутное чувство стыда за проделанные им манипуляции, за создание фальсификаций и достижение перевеса в информационном противостоянии. Ему было неприятно вспоминать то, чем он до недавнего времени гордился. И полковник Артеменко ужаснулся этого.
– А вообще, если вам интересно, могу вас познакомить с депутатом, я у него помощником числюсь… – Тут уж выражение лица Горобца стало загадочным, делано многозначительным.
– Местным или Верховной Рады? – не выдержал и уточнил Алексей Сергеевич, которого слова Горобца зацепили осколком совсем другого, дремлющего, но всегда готового проснуться профессионального интереса.
– Верховной Рады, конечно. Он, в основном, в Киеве обитает. Но тут у него недалеко дом. Такая себе хатынка, трошки побольше моей… – Горобец плотоядно причмокнул от удовольствия, и Алексей Сергеевич отметил, что это мимическое движение возникает у него всякий раз, когда речь заходит о материальных благах, пусть даже и чужих. Совсем как собака Павлова, когда пускает слюну при виде пищи… И он в который раз удивился, как у некоторых людей так тесно переплетаются примитивное и приземленное с такими серьезными вещами, как Родина.
И он аккуратно вытянул у Горобца телефон депутата, заручившись обещанием однокурсника позвонить своему патрону в Киев и обеспечить встречу.
– Да это совсем нетрудно будет, я для него как раз печатал кое-что. Он мне, можно сказать, должен, – прибавил он для ясности. Но затем подумал и многозначительно уточнил: – Хотя вру, депутаты никому ничего не должны…
Они еще долго разговаривали, переключившись на училищные воспоминания, незначительные мелочи или рассказы о своих семьях. Шутили, искренне смеялись, хлопая друг друга по плечу, подтрунивая и беспечно потягиваясь в предвкушении здорового сна на свежем воздухе. И уже намеренно не скатывались в опасный кювет политики, ибо каждому из троих было чего стыдиться. Алексей Сергеевич мучился и тяготился, кажется, много больше остальных. Потому что Горобец признавал свои слабости, Дидусь добровольно и честно выбыл из игры, и только он, полковник Артеменко, даже признаться никому из них не мог, не имел права, что все еще находится в чужом стане, до сих пор не определившись, за кого он и кто его друзья, а кто – враги…
Назад в Черкассы друзья ехали с каким-то тяжелым, щелочным осадком. Все больше молчали, каждый по-своему думал об увиденном и услышанном.
«Вот он, фоторобот истинного украинца, хохла до мозга костей. Этого на войну не загонишь, как говорится – где сядешь, там и слезешь. Да, можно только изумляться: жизнь, по Пете Горобцу, измеряется материальными ее результатами, а не нашими привычными принципами. В этом смысле против логики Пети Горобца не попрешь… Он преуспел в своей тихой социально значимой игре, но не совершил ничего достойного… Ни как гражданин своей страны, ни как человек, пришедший в мир с миссией. Зато он счастлив в своем дворянском забвении и неведении, он не полезет на баррикады, даже если Украина будет погибать. И сознание его – как нетронутое поле под паром, не то что наше с Игорем, перепаханное вдоль и поперек». Так думал Алексей Сергеевич, в то время как мимо пролетали желтые поля и мелькала утопающая в придорожной пыли зелень лесопосадок. Затем его мысли сами собой переключились на упомянутые накануне вечером десантные части.
«А в самом ли деле может так случиться, чтобы ударить?! Про Грузию тоже думали, что не посмеет, а ведь свершилось. И никто ничего не вякнул. Нет, сначала придется до конца разобраться с Кавказом. Допустим, с открытой раной, какой остается Грузия, никто в Крым не сунется. Да и не нужно сейчас, если Киев и так отвратили от НАТО. Теперь будут обращать его в российскую, или, как говорят теперь, в русскую веру. Это вполне возможно. Надо подписать новый договор по флоту, на необозримый срок. Надо поторговаться с энергоносителями, договориться с США, Европа уже сдалась… Ну, а на крайний случай все ведь уже подготовлено и может вспыхнуть в любой момент, только высеки искру. И все! А ведь все, что подготовлено, сделано в том числе и моими руками. Боже, что же я делаю?! Против кого и за кого борюсь?! Игорь поступил по-мужски, по-честному. Оставил военную карьеру, чтобы не запятнать себя. А брызги могут полететь далеко… В любом случае, опора будет на пророссийкие политические силы. То есть на тех, кого я тут отыскивал и кого настраивал на активность против «оранжевой» власти. Черт, где же произошел этот чудовищный информационный сбой их с Игорем программы?! Ведь они так старательно удерживали цели в оптическом прицеле своего сознания, представляли себя победителями и предводителями, видели себя со стороны с лавровыми венками на головах, и что же?! Где-то случился непредвиденный останов, кем-то подставленный металлический щит заставил их личности двигаться рикошетом по совсем иной траектории. Аля говорит, что это происходит, когда нарушается внутренняя гармония, когда согласия с самим собой внутри по каким-то причинам становится все меньше и оно наконец исчезает… А разве у него самого не так сейчас происходит?! Разве не перестал он видеть великое дело в тех распоряжениях и приказах, которые получает из Центра?! И разве не вызывает у него отвращение уничтожение государственности той земли, которая произвела его на свет?! Давно перестал и даже сам себе признался в этом! Черт бы с нею, да не получается так думать, когда вспоминаешь, что это та самая земля, которая тебя родила, на которой трудились отцы и деды. Но почему личное так ужасно и неотвратимо переплелось с государственным, и вызов одной Родины, брошенный другой, стал вызовом лично им, их карьерам, их жизни, их судьбам?! Пора разобраться в себе! Пора предпринимать что-то… Уйти на раннюю пенсию? Бросить все к чертовой матери, открыть какой-нибудь маленький частный бизнес? Но разве удастся тихо уйти?! Разве вообще можно уйти из ГРУ?! Чтобы не так, как другой украинец, именующий себя Виктором Суворовым? Не в качестве предателя, кажется, невозможно… Но я же сам себе не прощу, если страна эта начнет тонуть в крови…»
От этих размышлений у Алексея Сергеевича сжалось сердце, ему стало страшно, в голове помутнело, возникла внезапная рябь в глазах, там образовался неподвластный ему информационный вихрь. Он нажал на кнопку стеклоподъемника и приоткрыл водительское стекло; мгновенно в охлажденный кондиционером салон с шумом ворвался горячий летний поток воздуха, невыносимо засвистело в ушах. Но вместе с потоком ворвался запах спелого сада, пряный аромат расположенного где-то невдалеке украинского села, в котором смешалось множество иных запахов. Он почуял запах уныло мычащих коров, скошенной травы, яблок, молока, навоза и еще чего-то, до боли родного, близкого и приятного… Алексей Сергеевич тяжело вздохнул. Он примет решение! Внесет четкость и ясность, определится с тем, что будет делать по поручению Кремля, а чему не позволит дать ходу…
Он невольно принялся сравнивать себя со старым другом. Еще года не прошло, как Игорь Николаевич, подобно почитаемому им маршалу, ступил на территорию Грузии усмирять непокорный Кремлю народ, принуждать его к миру, как придумали циничные специалисты в области промывания народных мозгов. И что же? Этот год полностью изменил его жизнь, но при этом не изменил, не сломал его самого. Он работает теперь на оборонном заводе, поставляющем прицелы к танкам и бронетранспортерам. И что любопытно, на заводе, конкурирующем с российскими предприятиями… Но теперь ему, скорее всего, наплевать, кто за кого, теперь, когда для выживания необходимо совершить внутреннюю перезагрузку, как у зависшего компьютера, или заменить всю программу. Он сумел сконцентрироваться на настоящем, воспринимать мир сегодня, без учета веса прошлого и игнорируя груз будущего. И что поразительно, поистине феноменально – он, вчерашний боевой командир, только что вернувшийся с войны, сумел найти способ изменения сознания! Какая же в нем неистребимая жизнестойкость, совершенная неистощимость энергии! Его завтра брось в Африку, и он сумеет на плантации работать. А послезавтра – на Северный полюс, и там он будет, смеясь, топить вечные льды…