Огнем и мечом. Часть 1
Шрифт:
Поджидать князя под Каменцем было еще хуже. И решил Кривонос двинуться к востоку, – к самому Брацлаву! – чтобы, избежав встречи со своим заклятым врагом, соединиться с Хмельницким. Правда, он понимал, что, сделавши такой крюк, ко времени вряд ли поспеет, однако, по крайней мере, загодя будет знать, чем окончится дело, и позаботится о собственном спасенье.
А тут ветер принес новые вести, будто Хмельницкий уже разгромлен. Слухи эти – как и прежние – намеренно распускал сам Скшетуский.
В первую минуту несчастный атаман совсем растерялся, не зная, что делать. Но потом решил, что тем паче надо идти на восток да поглубже в степи забраться: вдруг там на татар наткнется и под их крылом схорониться сможет?
Однако прежде всего захотел Кривонос эти слухи проверить и стал спешно выискивать среди своих полковников надежного и бесстрашного человека, которого можно было б отправить в разъезд за «языком».
Но задача оказалась нелегкой: «охотников» не находилось, к тому ж не на всякого атаман мог положиться, а послать надлежало такого, который бы, попадись он неприятелю в руки, ни на огне, ни на колу, ни на колесе планов бегства не выдал.
В конце концов Кривонос нашел такого человека.
Однажды ночью он велел позвать к себе Богуна и сказал ему:
– Послушай, Иван, дружище! Ярема идет на нас с великою силой – знать, погибель наша неминуча.
– И я слыхал, что идет. Мы с вами, б а т ь к у, об том уже толковали, только зачем погибать-то?
– Н е з д е р ж и м о. С другим бы справились, а с Яремой не выйдет. Боятся его ребята.
– А я не боюсь, я целый его полк положил в Василевке, в Заднепровье.
– Знаю, что не боишься. Слава твоя молодецкая, казачья, его княжьей стоит, да только я ему не дам бою – не пойдут ребята… Вспомни, что на раде говорили, как на меня с саблями да кистенями кидались: мол, я их на верную смерть вести задумал.
– Пошли тогда к Хмелю, там и крови, и добычи будет вдоволь.
– Говорят, Хмеля уже региментарии разбили.
– Не верю я этому, батька Максим. Хмель хитрый лис, без татар не ударит на ляхов.
– И мне так думается, да надобно знать точно. Мы б тогда треклятого Ярему обошли и с Хмелем соединились, но сперва все надо разведать! Кабы нашелся кто, кому Ярема не страшен, да отправился в разъезд и языка взял, я б тому молодцу полну шапку золотых червонцев насыпал.
– Я пойду, батька Максим, но не червонцев ради, а за славой казачьей, молодецкой.
– Ты моя правая рука, а идти желаешь? Быть тебе у казаков, добрых молодцев, головою, потому как Яремы не страшишься. Иди, сокол, а потом проси, чего хочешь. И еще я тебе скажу: кабы не ты, я бы сам пошел, да нельзя мне.
– Нельзя, б а т ь к у, уйдете – ребята крик подымут, скажут, спасаете шкуру, и разлетятся по белу свету, а я пойду – прибодрятся.
– А конников много попросишь?
– Нет, – с малой ватагой и укрыться легче, и тишком подкрасться, но с полтыщи молодцев возьму, а уж языков я вам приведу, головой ручаюсь, и не простых солдат, а офицеров, от которых все узнать можно.
– Езжай быстрее. В Каменце уже из пушек палят ляхам на радость и на спасение, а нам, безвинным, на погибель.
Выйдя от Кривоноса, Богун тотчас принялся готовиться в дорогу. Молодцы его, как водилось, пили мертвую – «покуда костлявая не приголубит», – и он с ними пил, наливался горелкой, буйствовал и шумел, а под конец повелел выкатить бочку дегтя и, как был, в бархате и парче, бросился в нее, раз-другой с головой окунулся и крикнул:
– Ну, вот и черен я, как ночь-матушка, не увидеть меня ляшскому оку.
Потом, покатавшись по награбленным персидским коврам, вскочил на коня и поехал, а за ним припустили под покровом тьмы верные его молодцы, напутствуемые криками:
– На славу! Н а щ а с т я!
Между тем Скшетуский добрался до Ярмолинцев; там, встретив отпор, учинил над горожанами кровавую расправу и, объявив, что наутро подойдет князь Ярема, дал отдых утомленным лошадям и людям.
После чего, созвав товарищей на совет, сказал им:
– Покамест Господь к нам благоволит. Судя по страху, обуявшему мужичье, смею предположить, что нас везде за княжеский авангард принимают и верят, будто главные силы идут следом. Надо подумать, как бы и впредь обман не открылся: еще кто заприметит, что один и тот же отряд всюду мелькает.
– А долго мы так разъезжать будем? – спросил Заглоба.
– Пока не узнаем, каковы намеренья Кривоноса.
– Ба, эдак можно и к сражению не поспеть в лагерь.
– И так может случиться, – ответил Скшетуский.
– Весьма прискорбно, – заявил Заглоба. – Под Староконстантиновом только вошли в охоту! Немало, конечно, мы там бунтовщиков положили, но это все равно что льву мышей давить! Так и чешутся руки…
– Погоди, сударь, может, тебя впереди поболе, нежели ты думаешь, ждет сражений, – серьезно ответил Скшетуский.
– О! А это quo modo? – с явным беспокойством спросил старый шляхтич.
– В любую минуту на врага можно наткнуться, и, хоть не для того мы здесь, чтобы ему оружием преграждать дорогу, защищать себя все же придется. Однако вернемся к делу: расширить надо круг наших действий, чтобы сразу в разных местах о нас слыхали, непокорных для пущего страху кое-где вырезать и слухи распускать повсюду – потому, полагаю, следует нам разделиться.
– И я того же мнения, – подхватил Володыёвский, – будем множиться у них на глазах – и те, что побегут к Кривоносу, о тысячах рассказывать станут.
– Твоя милость, пан поручик, нами командует – ты и распоряжайся, – сказал Подбипятка.
– Я через Зинков пойду к Солодковцам, а смогу, то и дальше, – сказал Скшетуский. – Наместник Подбипятка отправится вниз, к Татарискам, ты, Михал, ступай в Купин, а пан Заглоба выйдет к Збручу под Сатановом.
– Я? – переспросил Заглоба.
– Так точно. Ты человек смекалистый и на выдумки гораздый: я думал, тебе такое дело по вкусу придется, но, коли не хочешь, я Космачу, вахмистру, отдам четвертый отряд.