Огнем и мечом. Часть 1
Шрифт:
– Черемиса-то ладно, не спорю, а бабу и связать довольно.
– Свяжешь ее, как же! Силища в ней страшная – кольчугу рвет, как рубаху, подкову в руку возьмет – хрясть, и нету. Пан Подбипятка, может, еще бы справился, а нам нечего и мечтать. Насчет ведьмы не беспокойтесь, у меня для нее припасена свяченая пуля; лучше, чтоб издохла, чертовка, не то ведь полетит волчицей вдогонку, казаков всполошит воем – своих голов не увезем, не то что барышню Елену.
В таких беседах да совещаньях проходило время в дороге. А ехали быстро, только и мелькали мимо местечки, села, хутора и курганы. Путь держали через Ярмолинцы к Бару, оттуда лишь решено было повернуть к Днестру, на Ямполь. Места попадались знакомые: здесь когда-то Володыёвский разбил отряд Богуна и освободил из плена Заглобу. Даже на хутор тот самый наткнулись – там и заночевали. Порой, правда, случалось ночевать и под открытым небом, в степи. Ночлеги тогда скрашивал Заглоба, рассказывая о давних своих похожденьях были и небылицы. Но больше всего говорили о княжне Елене и о грядущем ее освобождении из колдуньиной неволи.
Наконец окончились места, охраняемые хоругвями Ланцкоронского. Далее хозяйничали казаки – в том краю ни одного ляха не осталось: кто не убежал, был предан огню и мечу. Май сменился знойным июнем, а друзья наши проделали только третью часть своего трудного и долгого пути. К счастью, со стороны казаков им опасности не грозило. Мужицким ватагам вовсе ничего объяснять не приходилось – они обыкновенно принимали путников за старшин запорожского войска. А если иной раз и спрашивали, кто такие, Заглоба, когда любопытствовал сечевик, показывал Богунов пернач, а простого головореза, не слезая с коня, пинал ногою в грудь и валил наземь – прочие, завидя такое, немедля убирались с дороги, полагая, что своего зацепили, и не просто своего, – коли бьет, значит, важная птица. «Может, Кривонос или Бурляй, а то и сам б а т ь к о Хмельницкий».
И все же Заглоба частенько сетовал на громкую Богунову славу: уж очень им досаждали запорожцы своим любопытством, отчего и задержки немалые в пути случались. Сплошь да рядом конца не было расспросам: здоров ли? жив ли? – слух о гибели атамана докатился до самого Ягорлыка и до порогов. Когда же путники отвечали, что Богун в добром здравии и на свободе, а они – его посланцы, всяк кидался их лобызать да потчевать, не только душу, но и кошелек раскрывая, чем сметливый слуга Скшетуского ни разу не преминул воспользоваться.
В Ямполе их принял Бурляй, прославленный старый полковник, с запорожским войском и чернью поджидавший там буджакских татар. Некогда он учил Богуна ратному искусству, брал с собою в черноморские походы – в одном из таких походов они вместе ограбили Синоп. Бурляй любил Богуна, как сына, и посланцев его встретил ласково, без малейшего недоверья, тем паче что год назад видел при нем Редзяна. А узнавши, что Богун жив и направляется на Волынь, на радостях закатил для гостей пир горою и сам первый допьяна напился.
Заглоба опасался, как бы Редзян, захмелев, не сболтнул лишнего, но оказалось, что хитрый, как лиса, слуга знает, когда можно говорить правду, и потому не только не вредил делу, а, напротив, еще больше располагал к себе казаков. Странно тем не менее было рыцарям нашим слушать пугающие своей откровенностью разговоры, в которых частенько и их имена поминались.
– А мы слыхали, – говорил Бурляй, – что Богун в поединке засечен. Не знаете, случаем, кто его так?
– Володыёвский, офицер князя Яремы, – спокойно отвечал Редзян.
– Ох, отплатил бы я ему за нашего сокола, попадись он мне в руки. Шкуру бы заживо велел содрать!
Володыёвский задвигал льняными своими усиками и бросил на Бурляя такой взгляд, каким глядит борзая на волка, которому ей не позволено вцепиться в глотку. Редзян же на этом не остановился:
– Для того, пан полковник, я и назвал его имя.
«Ох, и потешится сатана, когда ему этот малый попадется!» – подумал Заглоба.
– Но, – продолжал Редзян, – он не столь уж и виноват: Богун сам его вызвал, не зная, какого задирает рубаку. Там еще один был шляхтич, злейший Богунов недруг, который раз уже княжну у него похитил.
– Кто такой?
– О, старый пьянчуга, что с атаманом нашим в Чигирине ляхов вешал и лучшим прикидывался другом.
– Сам будет повешен! – крикнул Бурляй.
– Гореть мне в огне, ежели я ушей этому поскребышу не отрежу! – буркнул себе под нос Заглоба.
– Так его порубили, – не унимался Редзян, – что другого давно бы уже воронье склевало, но наш атаман не чета другим, кое-как оклемался, хотя до Влодавы едва дотащился, и еще неизвестно, чем бы все обернулось, кабы не мы. Мы его на Волынь отправили, к нашим, а он нас сюда послал за княжною.
– Погубят его чернобровые! – проворчал Бурляй. – Я ему давно пророчил. Нет чтобы поиграть по-казацки с девкой, а потом камень на шею и в воду, как у нас на Черном море водилось!
Володыёвский, задетый в своих чувствах к прекрасному полу, едва удержал язык за зубами. Заглоба же, рассмеявшись, молвил:
– И верно, оно бы лучше.
– Вы добрые други! – сказал Бурляй. – Честь вам и хвала, что его в беде не кинули, а ты, малый, – обратился он к Редзяну, – ты лучше всех, я тебя еще в Чигирине заприметил, когда ты сокола нашего берег да лелеял. Знайте же: и я друг вам. Говорите, чего желаете? Хоть молодцев, хоть коней просите – все исполню, чтоб на обратном пути вас кто не обидел.
– Молодцы нам ни к чему, пан полковник, – ответил Заглоба. – Мы же среди своих и по своему краю поедем, а ежели, не приведи Господь, недобрая случится встреча – большая ватага помеха только, а вот резвые скакуны очень бы пригодились.
– Я вам таких дам – бахматам ханским не угнаться.
Тут опять встрял Редзян, дабы не упустить случай:
– А г р о ш е й м а л о н а м д а в о т а м а н, б о с а м н е м а в, а за Брацлавом мерка овса – талер.
– Ходи со мной в кладовую, – сказал Бурляй.
Редзяну не пришлось повторять дважды: он исчез вместе со старым полковником за дверью, а когда вскоре появился снова, толстощекая его физиономия сияла, а синий жупан на животе был слегка оттопырен.
– Ну, езжайте с Богом, – промолвил старый казак, – а заберете девку, заверните ко мне, погляжу и я на Богунову зазнобу.
– И не проси, пан полковник, – смело ответил Редзян, – ляшка эта страх как пуглива и раз уже себя ножом пырнула. Боязно нам, как бы ей чего худого не сталось. Пусть уж атаман сам с нею управляется.