Огнем и мечом. Часть 2
Шрифт:
Володы„вский тотчас остановил свою лошадь и лошадь Заглобы.
— Боже милосердный! Что ты делаешь? — взревел шляхтич.
— Нужно задержать погоню. Иначе княжну не спасти.
— Мы погибнем!
— И пусть. Становись на обочину! Сюда! Сюда скорее!
Друзья притаились во тьме под деревьями. Татарские бахматы меж тем приближались — весь лес гудел от бешеного топота копыт, как в бурю.
— Вот и конец пришел! — сказал Заглоба и поднес к губам мех с вином.
Не скоро от него оторвавшись, он тряхнул головой и воскликнул:
— Во имя отца, и сына, и святого духа! Я готов умереть!
— Погоди, погоди! — сказал Володы„вский. — Трое вперед вырвались — это мне и нужно.
И верно: на освещенной луною дороге показались три всадника: видно, под ними были самые резвые бахматы, на Украине прозываемые волкогонами, — от них не могли уйти даже волки. Далее, поотстав шагов на двести — триста, мчалось еще десятка полтора всадников, а там и вся плотно сбитая стая ордынцев.
Едва трое первых поравнялись с засадой, прогремели два выстрела, затем Володы„вский, как рысь, выпрыгнул на середину дороги и, прежде чем Заглоба успел опомниться и сообразить, что происходит, третий татарин упал, словно молнией пораженный. Все свершилось в мгновение ока.
— На конь! — крикнул маленький рыцарь.
Ему не пришлось повторять дважды: секунду спустя друзья мчались по шляху, как два волка, преследуемые остервенелой собачьей сворой. Тем временем подоспевшие басурманы обступили своих павших соплеменников и, убедившись, что загнанные волки способны загрызть насмерть, слегка попридержали коней, поджидая отставших.
— Видал, сударь! Я знал, что они остановятся! — сказал Володы„вский.
Но выиграли наши друзья всего несколько сот шагов: погоня прервалась ненадолго, только теперь татары держались кучно и поодиночке вперед не вырывались.
Лошади беглецов изнурены были долгою скачкой, и постепенно бег их замедлялся. Особенно устал конь под Заглобой — нелегко было нести на себе такую тушу — и опять стал спотыкаться; у старого шляхтича остатки волос поднялись дыбом при мысли, что будет, если падет лошадь.
— Пан Михал, дорогой, не бросай меня! — в отчаянии восклицал он.
— Не тревожься! — отвечал маленький рыцарь.
— Чтоб этого коня волки…
Он не договорил: первая стрела зажужжала над самым его ухом, а за ней, словно жуки и пчелы, зазвенели, засвистали, запели другие. Одна пролетела так близко, что едва не задела оперением уха Заглобы.
Володы„вский обернулся и дважды выстрелил в преследователей из пистолета.
Вдруг лошадь Заглобы споткнулась, да так, что чуть не зарылась храпом в землю.
— Господи помилуй, у меня конь падает! — не своим голосом завопил Заглоба.
— Спешивайся и в лес! — взревел Володы„вский.
С этими словами он осадил и свою лошадь, спрыгнул наземь, и минуту спустя тьма поглотила обоих.
Но маневр этот не укрылся от раскосых татарских глаз, и полсотни басурман, тоже соскочив с коней, пустились за беглецами вдогонку.
Ветки сорвали шапку с Заглобы, хлестали его по лицу, за жупан цеплялись, но шляхтич мчался очертя голову, словно скинул с плеч лет тридцать. Несколько раз он падал, но, поднявшись, припускал еще быстрее, сопя, как кузнечный мех, пока не скатился в глубокую яму от вырванного с корнем дерева и не почувствовал, что отсюда ему уже не выбраться: силы оставили его совершенно.
— Ты где? — тихо спросил Володы„вский.
— Здесь, в яме! Каюк мне! Спасайся, пан Михал.
Но пан Михал, ни минуты не колеблясь, спрыгнул следом за ним в яму и заткнул ему рот ладонью.
— Тихо! Может, еще проскочат! А нет, будем защищаться.
Между тем татары приблизились. Одни из них, полагая, что беглецы впереди, и впрямь проскочили мимо, другие же замедлили шаг, осматриваясь вокруг себя и ощупывая деревья.
Рыцари затаили дыханье.
«Хоть бы который-нибудь сюда свалился, — в отчаянье подумал Заглоба,
— я б ему показал!..»
Вдруг во все стороны посыпались искры: татары принялись высекать огонь…
Вспышки озаряли дикие скуластые лица с выпяченными губами, дующими на труты. Несколько времени татары — зловещие лесные призраки — бродили вокруг да около в полусотне шагов от ямы и подступали все ближе.
Но вдруг какие-то странные звуки, шум и невнятные восклицанья донеслись со стороны дороги, нарушая покой сонной чащи.
Татары попрятали кресала и застыли как вкопанные. Пальцы Володы„вского впились в плечо Заглобе.
Возгласы стали громче, внезапно вспыхнули красные огоньки и одновременно раздались мушкетные залпы — один, другой, третий, а следом крики: «Алла!», звон сабель, лошадиное ржанье. Топот копыт смешался с воплями: на дороге закипело сраженье.
— Наши! Наши! — крикнул Володы„вский.
— Бей, убивай! Бей! Коли! Режь! — ревел Заглоба.
Еще мгновение — и мимо ямы в страшном переполохе пролетели полсотни ордынцев, удиравших к своим что было духу. Володы„вский, не выдержав, кинулся вдогонку и помчался за ними по пятам в темной чащобе.
Заглоба остался один на дне ямы.
Он попытался было вылезти, но не смог. Все кости у него болели, ноги отказывались повиноваться.
— Ха, мерзавцы! Удрали! — сказал он, вертя во все стороны головою. — Хоть бы один остался — в приятной компании веселее было б торчать в этой яме. Жаль! Показал бы я голубчику, где раки зимуют! Ну, нехристи, изрежут вас там, как скотину! Боже милосердный! Шум-то все сильнее! Хорошо б, это был сам князь Иеремия, он бы вам задал жару. Кричите, кричите на своем басурманском наречье, скоро волки над вашими потрохами будут славить аллаха. А пан Михал хорош — одного меня кинул! Впрочем, не диво! Молод, вот и жаден до крови. После нынешней передряги я с ним пойду хоть в пекло
— он не из тех, кто друга в беде оставляет. А этих троих как ужалил! Оса, да и только! Эх, был бы сейчас мех под рукою… Его уже небось черти взяли… растоптали кони. А вдруг гадюка заползет в эту ямищу да укусит… Ой, что такое?
Крики и мушкетные залпы стали отдаляться в сторону поляны и первого леса.
— Ага! — сказал Заглоба. — Наши вослед полетели! Слава всевышнему! Улепетываете, собачьи дети?!
Крики все более удалялись.
— Здорово они их! — не умолкая, бормотал шляхтич. — Однако, видать, придется мне посидеть в этой яме. Не хватает только волкам попасться на ужин. Сперва Богун, потом татарва, а напоследок волки. Пошли, господи, Богуну кол острый, а волкам бешенство — о басурманах наши позаботятся сами! Пан Михал! Пан Михал!