Огнем и мечом. Часть 2
Шрифт:
— Вперед, братцы!
Застучали копыта, и вскоре люди и лошади, точно вереница призраков, скрылись во тьме.
Долго скакали, не переводя духа; лишь когда от Проскурова их отделяло не менее мили и мрак перед восходом луны сгустился настолько, что можно было не опасаться погони, Володы„вский, догнавши Заглобу, спросил:
— Что случилось?
— Погоди, пан Михал, погоди! У меня чуть ноги не отнялись… Уф! Дай отдышаться!
— Что же все-таки приключилось?
— Сатана собственной персоной, клянусь, сатана либо змий, у которого одну голову снесешь,
— Да говори же ты толком!
— Я Богуна видел на рынке.
— А ты в своем уме, сударь?
— На рыночной площади видел собственными глазами, а при нем еще человек пять или шесть — у меня ноги едва не отнялись, не до счету было… Факелы над ним держали… Ох, чую, бес какой-то нам помехи не устает придумывать; нет, не верю я боле в счастливый исход нашего предприятья. Что его, дьявола, смерть не берет, что ли? Не говори ничего Елене… О господи! Ты его зарубил, Редзян выдал… Ан нет! Живехонек, на свободе и поперек пути норовит стать. Уф! Всемогущий боже! Слово даю, пан Михал, лучше spectrum на погосте увидеть, нежели этого злодея. И везет же мне, черт подери, всегда и везде именно я его встречаю! Везенье называется — врагу такого не пожелаешь! Неужто, кроме меня, нет на свете людей? Пусть бы другим встречался! Нет, одному мне только!
— А он тебя видел?
— Кабы видел, тебе бы меня не видать, пан Михал. Этого еще не хватало!
— Хорошо бы знать, — сказал Володы„вский, — за нами он гонится или к Горпыне на Валадынку едет, надеясь нас перехватить по дороге?
— Сдается мне, что на Валадынку.
— Так оно, верно, и есть. Стало быть, мы едем в одну сторону, а он в другую, и теперь уже не миля, две нас разделяют, а через час и все пять наберутся. Покамест он в дороге про нас узнает да повернет обратно, мы не то что в Збараже — в Жолкви будем.
— Думаешь, пан Михал? Ну, слава богу! Точно бальзам пролил на душу… Но скажи на милость, как могло оказаться, что этот черт на свободе, если Редзян его коменданту влодавскому выдал?
— Убежал, да и только.
— Головы рубить таким комендантам! Редзян! Эй, Редзян!
— Чего изволите, сударь? — спросил слуга, придержав лошадь.
— Ты кому Богуна выдал?
— Пану Реговскому.
— А кто он такой, этот пан Реговский?
— Важная птица, поручик панцирных войск из королевской хоругви.
— Ах ты, черт! — воскликнул, хлопнув в ладоши, Володы„вский. — Теперь я все понял! Ваша милость запамятовал — нам пан Лонгинус рассказывал, как неприятельствуют между собой Скшетуский с Реговским. Реговский этот пана Лаща, стражника, родич и за его позор odium [51] затаил на пана Яна.
— Понятно! — вскричал Заглоба. — Назло отпустил Богуна, значит. Но это дело подсудное, тут плахой пахнет. Я первый поспешу с доносом!
— Приведи господь с ним встретиться, — пробормотал Володы„вский, — тогда и в трибунале нужды не будет.
51
ненависть (лат.).
Редзян не понял, о чем идет речь, и, ответив Заглобе на вопрос, снова поскакал вперед к Елене.
Всадники теперь ехали неторопливо. Взошел месяц, туман, поднявшийся вечером с земли, опал — ночь сделалась ясной. Володы„вский погрузился в свои мысли. Заглобе понадобилось еще немалое время, чтобы прийти в себя от пережитого потрясенья. Наконец он заговорил:
— Ох, несдобровать теперь и Редзяну, попадись он Богуну в руки!
— А ты скажи ему новость, пусть натерпится страху, а я с княжной поеду, — предложил маленький рыцарь.
— И то дело! Эй, Редзян!
— Чего? — спросил парень и придержал лошадь.
Заглоба догнал его и несколько времени в молчании ехал рядом, пока Володы„вский с княжной не удалились на почтительное расстоянье, а затем только сказал:
— Знаешь, что случилось?
— Нет, не знаю.
— Реговский Богуна отпустил на свободу. Я его в Проскурове видел.
— В Проскурове? Сейчас? — спросил Редзян.
— Сейчас. Ну, как? Не слетел с кульбаки?
Свет месяца падал прямо на толстощекое лицо слуги, на котором Заглоба не только не заметил испуга, а напротив, к величайшему своему удивлению, увидел жестокую, просто звериную ненависть; такое точно выражение было у парня, когда он убивал Горпыну.
— Эге! Да ты, никак, Богуна не боишься? — спросил старый шляхтич.
— Что ж, сударь мой, — отвечал Редзян, — ежели его пан Реговский отпустил, надлежит мне самому искать случай отомстить за свой позор и обиду. Я ведь поклялся, что даром ему этого не спущу, и, кабы не барышню везти, сей же час пустился бы вдогонку: за мной не пропадет, не сомневайтесь!
«Тьфу, — подумал Заглоба, — не хотел бы я этого щенка обидеть».
И, подстегнув лошадь, догнал Володы„вского и княжну. Спустя час путники переправились через Медведовку и углубились в лес, двумя черными стенами тянувшийся от самого берега вдоль дороги.
— Эти места я хорошо знаю, — сказал Заглоба. — Бор вскоре кончится, за ним с четверть мили открытого поля, по которому тракт из Черного Острова проходит, а там еще побольше этого лес — до самого Матчина. Даст бог, в Матчине застанем польские хоругви.
— Пора бы уже прийти избавлению! — пробормотал Володы„вский.
Некоторое время всадники ехали в молчании по залитому ярким лунным светом шляху.
— Два волка дорогу перебежали! — вдруг сказала Елена.
— Вижу, — ответил Володы„вский. — А вон и третий.
Серая тень и вправду промелькнула впереди в сотне шагов от лошадей.
— Ой, четвертый! — вскрикнула княжна.
— Нет, это косуля; гляди, сударыня: еще одна и еще вот!
— Что за черт! — воскликнул Заглоба. — Косули гонятся за волками! Поистине свет вверх тормашками перевернулся.
— Поедем-ка побыстрее, — сказал Володы„вский, и в голосе его послышалась тревога. — Редзян! А ну, давай с барышней вперед!
Редзян с княжной умчались, а Заглоба, склонившись на скаку к уху Володы„вского, спросил: