Огнем и мечом. Часть 2
Шрифт:
В Ямполе их принял Бурляй, прославленный старый полковник, с запорожским войском и чернью поджидавший там буджакских татар. Некогда он учил Богуна ратному искусству, брал с собою в черноморские походы — в одном из таких походов они вместе ограбили Синоп. Бурляй любил Богуна, как сына, и посланцев его встретил ласково, без малейшего недоверья, тем паче что год назад видел при нем Редзяна. А узнавши, что Богун жив и направляется на Волынь, на радостях закатил для гостей пир горою и сам первый допьяна напился.
Заглоба опасался, как бы Редзян, захмелев, не сболтнул лишнего, но оказалось,
— А мы слыхали, — говорил Бурляй, — что Богун в поединке засечен. Не знаете, случаем, кто его так?
— Володы„вский, офицер князя Яремы, — спокойно отвечал Редзян.
— Ох, отплатил бы я ему за нашего сокола, попадись он мне в руки. Шкуру бы заживо велел содрать!
Володы„вский задвигал льняными своими усиками и бросил на Бурляя такой взгляд, каким глядит борзая на волка, которому ей не позволено вцепиться в глотку. Редзян же на этом не остановился:
— Для того, пан полковник, я и назвал его имя.
«Ох, и потешится сатана, когда ему этот малый попадется!» — подумал Заглоба.
— Но, — продолжал Редзян, — он не столь уж и виноват: Богун сам его вызвал, не зная, какого задирает рубаку. Там еще один был шляхтич, злейший Богунов недруг, который раз уже княжну у него похитил.
— Кто такой?
— О, старый пьянчуга, что с атаманом нашим в Чигирине ляхов вешал и лучшим прикидывался другом.
— Сам будет повешен! — крикнул Бурляй.
— Гореть мне в огне, ежели я ушей этому поскребышу не отрежу! — буркнул себе под нос Заглоба.
— Так его порубили, — не унимался Редзян, — что другого давно бы уже воронье склевало, но наш атаман не чета другим, кое-как оклемался, хотя до Влодавы едва дотащился, и еще неизвестно, чем бы все обернулось, кабы не мы. Мы его на Волынь отправили, к нашим, а он нас сюда послал за княжною.
— Погубят его чернобровые! — проворчал Бурляй. — Я ему давно пророчил. Нет чтобы поиграть по-казацки с девкой, а потом камень на шею и в воду, как у нас на Черном море водилось!
Володы„вский, задетый в своих чувствах к прекрасному полу, едва удержал язык за зубами. Заглоба же, рассмеявшись, молвил:
— И верно, оно бы лучше.
— Вы добрые други! — сказал Бурляй. — Честь вам и хвала, что его в беде не кинули, а ты, малый, — обратился он к Редзяну, — ты лучше всех, я тебя еще в Чигирине заприметил, когда ты сокола нашего берег да лелеял. Знайте же: и я друг вам. Говорите, чего желаете? Хоть молодцев, хоть коней просите — все исполню, чтоб на обратном пути вас кто не обидел.
— Молодцы нам ни к чему, пан полковник, — ответил Заглоба. — Мы же среди своих и по своему краю поедем, а ежели, не приведи господь, недобрая случится встреча — большая ватага помеха только, а вот резвые скакуны очень бы пригодились.
— Я вам таких дам — бахматам ханским не угнаться.
Тут опять встрял Редзян, дабы не упустить случай:
— А грошей мало нам дав отаман, бо сам не мав, а за Брацлавом мерка овса — талер.
— Ходи со мной в кладовую, — сказал Бурляй.
Редзяну не пришлось повторять дважды: он исчез вместе со старым полковником за дверью, а когда вскоре появился снова, толстощекая его физиономия сияла, а синий жупан на животе был слегка оттопырен.
— Ну, езжайте с богом, — промолвил старый казак, — а заберете девку, заверните ко мне, погляжу и я на Богунову зазнобу.
— И не проси, пан полковник, — смело ответил Редзян, — ляшка эта страх как пуглива и раз уже себя ножом пырнула. Боязно нам, как бы ей чего худого не сталось. Пусть уж атаман сам с нею управляется.
— И управится!.. При нем сразу пугаться забудет. Ляшка — бiлоручка! Казаком гнушается! — проворчал Бурляй. — Езжайте с богом! Теперь уже недалече!
От Ямполя до Валадынки и правда недалеко было, но дорога рыцарям нашим предстояла нелегкая — не дорога даже, а сплошь бездорожье: места тамошние в те времена были еще пустыней, редко где застроенной и заселенной. От Ямполя друзья взяли несколько на запад, отдаляясь от Днестра, чтобы затем спуститься к Рашкову по Валадынке: только таким путем можно было добраться до яра. Уже занимался рассвет — пир у Бурляя затянулся до поздней ночи, — и Заглоба рассчитывал, что до захода солнца им не найти яра, а это ему как раз на руку было: он не хотел освобождать Елену на ночь глядя. Ехали, рассуждая о том, как им до сих пор везло всю дорогу. Заглоба, вспомнив пир, который закатил Бурляй, заметил:
— Подумать только, до чего крепко казацкое братство — во всяком деле горой стоят друг за друга! О черни я не говорю — этих казаки сами презирают. Поможет им сатана нашу власть скинуть, простой люд еще пуще от них наплачется. За своих же в огонь и воду пойдут, не то что наш брат шляхтич.
— Ой, нет, сударь мой, — отвечал на это Редзян. — Я долго среди них жил, видел, как они меж собой хуже волков грызутся, а не стань Хмельницкого, который их если не силой, то хитростью в узде держит, мигом пожрут друг дружку. Бурляй, правда, прочим не чета — великий это воин, сам Хмельницкий его чтит.
— Да ты небось превозносишь его за то, что он обобрать себя позволил. Эх, Редзян, Редзян! Не умереть тебе своею смертью!
— Это уж, сударь мой, смотря что мне написано на роду! Чай, врага провести — и похвально, и богу угодно!
— Я ж тебя не за то корю, а за твою алчность. Холопское это свойство, недостойное шляхтича; не миновать тебе наказанья.
— А я, когда случится подзаработать, не поскуплюсь в костеле свечку поставить — пускай и от меня будет корысть господу богу, а там, глядишь, и на будущее получу благословенье, а отцу с матерью помогать — разве ж это греховное дело?
— Ох, хитер, шельма! — воскликнул, обращаясь к Володы„вскому, Заглоба. — Я почитал, вместе со мной и фортели мои погребены будут, но, вижу, проныра этот меня заткнет за пояс. Подумать только: благодаря хитроумию какого-то мальчишки мы нашу княжну у Богуна увезем из-под носа с его же соизволенья, да еще на Бурляевых лошадях! Ты когда-нибудь что-либо подобное видел? А поглядеть, так и ломаного гроша не стоит.
Редзян ухмыльнулся довольно и ответил:
— Ох, сударь мой, разве нам от этого хуже?