Огнем и мечом. Россия между "польским орлом" и "шведским львом". 1512-1634 гг.
Шрифт:
Царь очень гордился победой, славу которой ему ни с кем не пришлось делить. К 1563 году вокруг Иван IV не было друзей и соратников, остались только слуги. Первый кризис в отношениях с Избранной радой случился еще в 1553 году, когда после возвращения из Казани Ивана Васильевича уложила в постель тяжелая болезнь. Сознавая, что он вот-вот может умереть, царь составил завещание в пользу только что родившегося сына Дмитрия. Иван IV понимал, что положение «царя-пеленочника» будет весьма шатким. Поэтому он потребовал от всех приближенных принести присягу наследнику. В Ближней думе преобладали родственники царицы Захарьины, которым в случае смерти царя «светило» коллективное регентство. 11 марта 1553 года они охотно принесли присягу. Но когда на следующий день в Переднюю избу из государевых покоев вышли с крестом для клятвы князь Владимир
Подошедший к кресту вторым окольничий Федор Адашев высказался еще яснее: «Ведает бог да ты, государь: тебе, государю, и сыну твоему царевичу Дмитрию крест целуем, а Захарьиным нам Данилу з братией не служивати; сын твой, государь наш, еще в пеленках, а владети нами Захарьиным Данилу з братиею; а мы уже от бояр до твоего возрасту беды видели многие». Позже в этом демарше Федора Адашева Иван IV обвинит его сына, Алексея, который в составе Ближней думы без оговорок целовал крест Дмитрию в первый день присяги. На Сильвестра же царь обиделся якобы из-за того, что тот вступился за Владимира Андреевича Старицкого, когда бояре перестали допускать его к больному царю.
Однако была ли окончательная размолвка 1559 года между Избранной радой и Иваном IV вызвана поведением Сильвестра и Адашева в дни династического кризиса? Ведь от этого времени до первых отставок прошло больше шести лет! Огромный срок для нетерпеливого и взрывного Ивана Васильевича. Еще интереснее проследить, как сказалось поведение ключевых участников кризиса 1553 года на их карьере в ближайшие два-три года. Верноподданнейшие Захарьины вскоре утратили большую часть влияния при дворе: Данилу Романова в 1554 году царь отстранил от руководства Большим дворцом, Василий Юрьев-Захарьин утратил место Тверского дворецкого. Под откос покатились и их сторонники: Иван Головин, родственник Захарьиных, потерял высокую должность в Казенном приказе, с постом печатника расстался ставленник Данилы Романова Фуников. Чуть раньше этого, в ноябре 1553 года, Алексей Адашев стал окольничим, а не желавший служить Захарьиным Федор Адашев получил чин боярина, в общественном мнении не положенный ему по «худородству». Не осталось внакладе и среднее звено Избранной рады: так, в 1554 году в бояре был пожалован князь Андрей Курбский. Но и это еще не все! Благодаря лидерам Избранной рады в 1553 году избежали наказания удельный князь Владимир Старицкий и его мать Евфросинья. А ведь они не только отказывались целовать крест царскому наследнику Дмитрию! Старицкие вызвали в это время в Москву свои войска и демонстративно раздавали ратникам жалованье.
Все факты указывают на то, что именно в 1553—1559 годах влияние Сильвестра и Адашева при дворе достигло максимума. Их споры и «встречи» с царем носили рабочий характер и вполне укладывались в стиль тогдашнего руководства. Первая серьезная размолвка произошла в 1559 году, за месяц до окончания перемирия с Ливонией. Орденские отряды внезапно напали тогда на русские войска под Юрьевом и нанесли им поражение. Царь послал на выручку армию Курбского и Мстиславского. Но из-за начавшейся распутицы русская рать застряла в грязи по дороге в Новгород. А следом в столицу пришли вести о появлении на южной границе больших отрядов татар.
Царская чета в этот момент находилась в Можайске, на богомолье по случаю болезни Анастасии. Военные осложнения, возникшие сразу на севере и на юге, вызвали растерянность в Думе. Сильвестр и Адашев настояли на срочном возвращении царя в Москву. Иван IV двигался к столице со всей возможной скоростью. Понятно, что утомительный переезд по раскисшим от грязи дорогам не лучшим образом сказался на здоровье тяжелобольной царицы.
Когда супруги прибыли в Москву, оказалось, что причин для спешки уже нет: гарнизон Юрьева благополучно отбил атаки ливонцев, а татары отступили в степь без боя. Если кому-то трудно понять, в какую ярость пришел царь Иван, пусть мысленно поставит себя на его место. Почувствует боль заботливого мужа и отца, на руках у которого умирает горячо любимая женщина. Сюда же надо добавить шесть лет постоянных конфликтов между деятелями Рады и Анастасией (из-за ее братьев Захарьиных). Следует вспомнить и о том, что царица постоянно, изо дня в день, твердила Ивану IV: Сильвестр с Адашевым ее ненавидят и стараются извести. Понятно, что советники не оставались в долгу. Тот же Сильвестр в разговорах с Иваном IV часто сравнивал Анастасию с нечестивой императрицей Евдоксией, гонительницей Иоанна Златоуста.
«Оргвыводы» последовали незамедлительно. После возвращения царя из Можайска один из лидеров Думы и лучший друг Сильвестра князь Дмитрий Курляев отправился на воеводство в Юрьев-Польский. Это было равносильно почетной отставке. Лучший царский полководец князь Александр Горбатый-Суздальский после 1559 года перестал получать военные назначения. Зато в действующую армию отправился Алексей Адашев. Сильвестр пытался уговорить Ивана IV снять опалы с соратников. Но не преуспел в этом. Тогда в конце 1559 года он объявил царю, что намерен уйти на покой. Иван Васильевич не стал удерживать старого наставника и, благословив, отпустил его в Кириллов монастырь. Возможно, на этом опалы бы и закончились, но в 7 августа 1560 года Анастасия умерла.
Иван IV был безутешен. Царь вырос бесприютным сиротой, и любимая жена стала в его жизни первым по-настоящему родным человеком. Ее смерть не только потрясла, но и кардинально изменила Ивана Васильевича. В считаные месяцы из порывистого, но отходчивого правителя он превратился в беспощадного и мстительного деспота. Стал тем Иваном Грозным, которого мы знаем по учебникам истории. Свою роль сыграло, конечно, и новое окружение, но главным было огромное и безутешное горе, потеря той единственной женщины, которую он действительно любил.
Братья умершей царицы, Захарьины, решили использовать эту ситуацию. По Москве с их подачи поползли слухи, что Анастасию «счаровали» [19] Сильвестр с Адашевым. В непосредственном исполнении колдовских обрядов заподозрили польку Марию Магдалыню, одну из приживалок в доме Адашева. А надо заметить, что лидер Избранной рады к комфорту и богатству никогда не стремился, зато не забывал заботиться о душе. И потому его личные покой обилием в них больных (в основном «прокаженных»), юродивых и калик перехожих больше напоминали монастырскую богадельню, чем дворец правителя государства. Из всего тамошнего «контингента» Мария лучше остальных подходила на роль злодейки-колдуньи: во-первых, она явно неспроста носила прозвище Магдалыни; во-вторых, в Россию пришла из враждебной Польши; и в-третьих, из католичества в православную веру ее перекрестили по прямому ходатайству Алексея Адашева. Вскоре несчастная женщина, вся вина которой состояла лишь в желании пожить за чужой счет, заплатила за это не только собственной головой. Вместе с «чаровницей и Алексеевой согласницей» {25} казнили пятерых ее сыновей.
19
То есть извели колдовством.
Адашев входил в состав Ближней думы, был фактическим правителем страны. Лишить такого человека чина и вотчин царь мог только после боярского суда. По свидетельству Курбского, судьба бывшего фаворита обсуждалась Думой в присутствии высшего духовенства. Митрополит Макарий просил допустить в столицу обвиняемого, чтобы дать ему возможность оправдаться. Но Захарьины настояли на заочном разбирательстве. Обвинительный акт, составленный с участием Ивана IV, Дума утвердила немедля. Адашева взяли под стражу. В 1561 году он умер в темнице от нервной горячки. Точно так же заочно, без возможности оправдаться, церковный собор осудил Сильвестра на заточение в Соловки.
Как только покончили с лидерами Рады, начались массовые казни, отставки и опалы всех, кто был к ним близок. Сторонники Сильвестра, ближние и дальние родственники Адашева, многие князья и бояре, а также их семьи, включая детей-подростков, были либо физически истреблены, либо отправлены в заточение, несмотря на их заслуги в недалеком прошлом. Н.М. Карамзин писал об этом времени: «Москва цепенела в страхе. Кровь лилась в темницах, в монастырях стенали жертвы!»{26} На каждого казненного или отправленного в тюрьму приходилось по десятку и более тех, кто попал в опалу: многие были отосланы в дальние города с понижением либо вовсе отставлены от службы. Так, к примеру, уехал с посольством в Данию «канцлер» Висковатый. Лишь нескольким бывшим «радовцам» удалось избежать преследований. От них потребовали заново присягнуть государю и его детям. Эти могли считать себя счастливчиками.